Мы не были друзьями не разлей вода. Но и рядовыми знакомцами мы тоже не были. Наши отношения, скорее всего, укладывались в такую формулу: мы друг в друге нуждались. Мы – это расчудесный Дмитрий Кондрашов и я, последний землянин, ведущий рукописный дневник. Хорошо это или плохо, но впечатления от прочитанных книг, увиденных фильмов, от фестивалей, концертов, личных встреч – всё попадает на страницы моего дневника. Поэтому не удивляйтесь точности дат: это ведь практически протокол!
Вот запись от 12.02.2007 г.
«Закончил стихотворение «Где и когда». Срочно найти Д. К. и показать ему!» Надо сказать, что подобных записей в дневнике больше нет. Потому что тогда (я это отчётливо помню) у меня было ощущение важности, даже – настоящести написанного. Очень редкий для автора случай. Поэтому и захотелось срочно поделиться с кем-то новыми стихами. Не с кем-то, а именно с Димой, ведь его вкусу, его чутью я доверял безоговорочно. Даже так: никому бы я не доверил быть первым читателем стихотворения «Где и когда» – только Диме.
Помню, я нашёл его в каком-то из корпусов медицинской академии, где проходила книжно-образовательная ярмарка. Дима представлял стенд Издательского дома Олега Синицына. Вот что я пишу в своём дневнике днём позже: «Д. К. долго, медленно проговаривая слова вслух, читал мои стихи. Будто погружался. Потом сказал: «Как хорошо, что в Челябинске появился поэт с таким необычным ракурсом зрения. Только вот силки выставляют на птиц. Рыб ловят садками. Но – не вздумай исправлять. Это удачная описка!»
«Где и когда» я читаю везде и всегда. Стихотворение принимают холодно. Оно так и не полюбилось слушателю. А я по-прежнему ценю его выше прочих, в том числе и потому, что Дима стал первым, кто увидел эти простоватые и волнительные строчки.
Дневник. Запись от 18.11.2007г. «Неожиданно (в 19.20) пришёл Д.К. Три часа сорок минут я слушал его монолог о Л.Л. Оболенском. Дима так увлечён биографией и делами этого человека, что времени не замечает. Ближе к одиннадцати вечера я заволновался, мол, поздно уже. Д.К. ответил, что неплохо бы ещё выпить чаю. И продолжил речь. Как только разговор заходит об Оболенском, для Д.К. перестаёт существовать всё остальное, в том числе и время…» И дальше: «…Вот откуда бы я узнал, что на могиле Оболенского помимо настоящего имени высечено «инок Лаврентий»? Или вот любопытнейший эпизод, рассказанный Д.К. Режиссёр Лев Кулешов изобрёл монтаж плёнки. До этого (как я понял) все фильмы снимались единым планом. Так вот, изобрести-то он изобрёл, но что делать дальше – не знал. Тут Кулешову «подвернулся» Оболенский. Он ему про монтаж и рассказал. Чуть погодя Оболенскому «подвернулся» Эйзенштейн. Оболенский поведал Эйзенштейну об изобретении Кулешова, и Эйзенштейн сделал из монтажа настоящее искусство. Получается, что Леонид Леонидович был как бы катализатором химической реакции, важнейшим звеном, без которого ничего бы не сложилось. А так – сложилось. «Броненосец“Потёмкин”» сложился – шедевр кинематографа!»
Каким был Дима? Подойдут определения самого широкого спектра: от «интеллигентнейший» до «странный». Понятно, что эта манера – говорить скороговоркой, проглатывать некоторые буквы и даже слова, цепляться за второстепенную деталь и увлечённо переключаться на новый сюжет – всё это немало смущало, а иногда вызывало у коллег недоумение. Но все сходились в одном: без Димы литературный ландшафт Урала стал бы беднее. Он и стал беднее без Димы, сегодня это очевидно. Я могу лишь высказать догадку, почему Д.К. любил захаживать ко мне: он хотел быть услышанным. При этом Дима пренебрегал телефоном и иногда встречал моё раздражение. «Ты же знаешь, что я смотрю все биатлонные гонки! Ты же знаешь, что в такие дни я близко никого к себе не подпускаю!» Через минуту Дима уходил, а я винил себя за чёрствость и грубость, звонил ему на следующий день, извинялся. «Ты разве меня выгнал? Я что-то не припоминаю», – отвечал Дима, сглаживая острые углы.
Диму надо было слушать и слышать, и тогда он расцветал. Вот мой «конспект» от 06.09.2006 г. По горячим следам я записал несколько миниатюр, одну из которых привожу здесь.
ТИРАЖ
Я заикнулся, что вот, мол, везёт О. Н. Павлову: его стихотворная подборка вышла в «Нашем современнике» тиражом 9800 экземпляров. «Да разве это тираж? – отреагировал Д.К. – Вот я был участником Всесоюзного совещания молодых писателей в 1989-м году (семинар Андрея
Дементьева), поэтому в 1990-м мои стихи опубликовали в журнале «Юность» тиражом 3 миллиона 500 тысяч экземпляров! Так что учись, студент!»
Незадолго до своей кончины Дима сказал мне, что впервые за последние тринадцать (!) лет написал четверостишие. «Прочитаешь?» – спросил я. «Нет, боюсь сглазить. Буду дописывать», – ответил Дима. Жаль, что я не настоял, и эти строчки не появились в моём дневнике. Или всё-таки хорошо, что есть ещё одна тайна Дмитрия Кондрашова, которую предстоит разгадать. Тайна последнего стихотворения. Замечательного, уверен, стихотворения. Стихотворения, дышащего сомнениями, тревогой и любовью к жизни. |