Котельников Владимир Николаевич родился в 1953 в Перми. Окончил в 1976 Пермский университет как специалист по теоретической физике. Автор двух книг: "Окна" (Пермь, 1996); "На край земного сна" (Пермь, 2002). Публиковался в журнале "Дружба народов". Живет в Перми.

* * *
Светится Луны лицо рябое.
Полночь. По объектам сторожа
Жертвами возможного разбоя
Ходят, как по лезвию ножа.

Звёздная загадывает карта
Премию одним - за маяту,
Выговор другим, другим - инфаркта
Рецидив на вверенном посту.

Правила растерзанного КЗоТа
Даже бригадир не знает, ведь
Это слишком лёгкая работа -
Бодрствовать, трусить и терпеть.

* * * (1995)
Зарою свой талант.
А. Решетов

Что делать бесталанному поэту?
Он гривеннику на кармане рад -
И зарывает в сотый раз монету,
В виду имея суетность наград.

Заманчиво, видать, к бумажным грёзам
Приверженность храня, в конце концов
Нечаянно проснуться новым Крезом
В краю непроходимых мудрецов.

* * * (1998)
Памяти Русича

"Пожить бы цеуамудленно и стуого..."
Покойного цитируем, увы.
Пусть времени прошло ещё немного -
Из петли не воротишь головы.

Хотелось на арапа прокатиться,
Пижоня под питомца пиерид...
Кто мог из нас предвидеть, что столица
К заочности его приговорит?

Классическая строчка есть у Фета:
"Вдруг колокол - и все уяснено...",
Так и провинциального поэта
Сразила мысль о счастье: "Вот оно!"

Запамятовал о строфе картавой,
Чудесный возраст - 28 лет,
И где попало упивался славой
Форматом со студенческий билет.

С крыла Пегаса - на крыло Амура,
Покамест зеленела трын-трава,
И мы не знали, что литература
Без жертвы человеческой мертва.

* * * (2001)
Наивен вещий голосок
Поэта местного значенья,
Мыть осуждённого песок
На всю катушку злоключенья.

Ах, как хотелось бы ему
Блестящей пылью похвалиться -
По деревенскому клейму
Истосковалась-де столица.

И в жирный снег ли, в страдный зной
Везет на суд чужого дяди,
Пока что в центр областной,
Золотоносные тетради.

А там - российская беда
Взяла, скрутила, поборола...
И он сгорает со стыда,
Как на костре Савонарола.

* * * (1997)
Незнакомое окошко.
Непредвиденный ночлег.
В темноте по чайной ложке
Растворимый сыплет снег.

На столе бутылка водки
И закусочный поднос.
С виду ласковый и кроткий,
Под столом хозяйский пёс.

"Сколько выпито!" - "Немало,
Осень жизни на носу". -
"Что упало, то пропало". -
"Если резать колбасу".

Достается пачка фото.
Биография ясна.
Школа. Техникум. Работа.
Мама. Армия. Жена.

Всё у нас, у русских, просто.
Даже проще букваря:
От роддома - до погоста,
От соска - до стопаря.

Продолжается беседа
Про загубленную Русь...
Утром, точно, я уеду,
Точно, сразу, как проснусь.

* * * (1998)
Набита трубка, полный кубок выпит,
Прорыт канал, верфь сооружена,
Нечаянно в полуночный Египет
Превращена восточная страна.

Кичится властью табельное племя,
А царь - чернорабочего черней,
Хотя указом назначает время
Пиров и собирания камней.

Попробуй, Запад, объясни причину:
Зачем монарх работал на станках
И службу проходил от чина к чину,
Пускай в гвардейских, но своих войсках?

Да на фиг нам нужна была Европа,
Но мы окно пробили на ура,
Чтобы проверить на предмет потопа
Невероятный замысел Петра.

* * * (1998)
Удар грохочет за ударом...
И, от холодных струй темна,
Вздымается над тротуаром
Забора ветхого волна.

И, точно поражённый роком
Корабль с поврежденным дном,
Дав крен, в сырую землю боком
Бревенчатый уходит дом.

И, по свирепству урагана,
На шатком мостике крыльца
Легко признать за капитана
Опохмелённого жильца.

* * * (1997)
Газон не хуже, чем поляна,-
И ты ничуть не поумнел:
Не знаешь, где цветы тимьяна,
Где лютик здесь и где прострел.

На городскую глядя ниву,
Под общим именем - трава,
Определишь одну крапиву,
Иван, не помнящий родства.

* * * (1997)
Пора смириться с участью бродяги -
Оставь едва обжитые места
И, перейдя через пустырь бумаги,
Сверни поспешно за угол листа.

Чтобы не мог читатель усомниться,
Ты ветром тем же по миру гоним,
И на открытой наугад странице
Одной секундой разминулся с ним.

* * *
Дворик, столик, тополь бритый,
Бельевых сплетенье уз,
И, хозяйкой позабытый,
Парус розовых рейтуз.

И, рассадник безобразий,
Ссор семейных, пьяных драк,
Детских слёз и взрослых связей,
Спит пустующий барак.

Как и прежде, хмур и скуден
Этот заводской приют,
Где за гранью жутких буден
Всё ещё победу ждут.   

* * *
Хоть показалась ночь совсем короткой -
Не согревает быстрая ходьба,
На лужах лёд, и ледяной бородкой
Оделась водосточная труба.

Макает в горсть прохожий сигарету,
В карманах мальчик греет кулачки,
И, точно прошлогоднюю газету,
Сметает дворник снежные клочки.

Постукивают женские котурны,
Не город, а заштатный городок,
Где грустно проверять обязан урны
Потерянный хозяевами дог.

* * *
О чём в подъезде плачет кошка?
Вопрос, поставленный ребром,
Решаю, глядя за окошко
Из опостылевших хором.

А там на сырость поролона,
Весенней праздности чужда,
Взирает белая ворона
Из разорённого гнезда.

* * *
Насколько раньше радовали встречи,
Теперь легки недели взаперти,
И кажется - бессмысленнее речи
На этом свете дара не найти.

И если даже, следуя привычке,
Склонится над бумагой голова -
Ты, словно санитар психиатрички,
Лишь связывать пытаешься слова.

* * *
И стол качается, и шкаф,
А лампочка - ещё сильней.
Жильё - как тесный батискаф,
Готовый кануть в мир теней.

Нащупывает пульс рука,
Для акванавта - слишком част.
И след простыл материка,
И тело - истинный балласт.

Рефрен больничного листа:
За этим парнем нужен глаз.
И ни души. И неспроста
За дверью лает водолаз.

* * *
Гудит мотор на вираже
Дюралюминиевой пташки,
А по асфальтовой меже
Ползут железные букашки.

Большой заводище вдали
К земле припал рогатым змеем,
И вьют стальные журавли
Повсюду гнёздышки пигмеям.

И солнце жарит без конца,
Как будто родиной избрало
Удел хромого кузнеца
В Элладе Среднего Урала.

* * *
Запорошенных урн огарки,
Ограда в серебре канвы,
На стрёме у кирпичной арки
Сугробы, как морские львы.

Да эта улочка, по слухам,
Ведёт неведомо куда,
Одетая бесплотным пухом
Инверсионного следа.

И хорошо ничтожным чином,
Не обозначенным нигде,
К воздушным приобщась пучинам,
Пойти по облачной гряде.

Морозным счастьем спозаранок,
От сытой важности далек,
Вокруг к тебе летящих санок,
Завьется лёгкий пуделёк.

И пропадёшь в стихии птичьей,
Возвышенный блюдя устав -
Пусть в  самом сером из обличий,
Но словно руки распластав.