2
         
сальников рыжий кондрашов дозморов бурашников дрожащих кадикова
казарин аргутина исаченко киселева колобянин никулина нохрин
решетов санников туренко ягодинцева застырец тягунов ильенков

АНТОЛОГИЯ

СОВРЕМЕННОЙ УРАЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
 
3 ТОМ (2004-2011 гг.)
    ИЗДАТЕЛЬСТВО «Десять тысяч слов»  
  ЧЕЛЯБИНСК, 2011 г.  
     
   
   
         
   
   
 

ТАТЬЯНА ТИТОВА

 

* * *
Нет вечера. Деревья и кусты,
Сверяя счёт, гудят из темноты.
Сухой метил-оранжевый скелет
Выпрашивает зиму, за сто лет

Одну. За ним цыган цигейковых орда
Стоит, не двигаясь, не зная ни куда
Им тронуться по замкнутой кривой,
Ни где, умаявшись, заснул ребёнок мой.

* * *
Ты влюблена, как соль
Фонарного столба.
Юдифь – уже юдоль,
А горе – не судьба.

Израиль – только мёд,
Завёрнутый в рюкзак.
Дурак тебя возьмёт:
Ничком и кое-как.

* * *
Голуби, словно медь,
Уркают вкруговерть.
Если тебе лететь,
Значит, ему седеть
В прожитом январе,
Выпитом в Назаре-
Те, покривей ножа,
правда пока свежа.

* * *
Пучеглазый козодой
Тяжестью в руке...
Спать ложишься, – а пустой
Хрен на молоке.

Не коси, кума, в трубу,
А пойдём гулять:
В густоспелую траву
Птицу отпускать.
* * *
Рассеянным недаровитым рядом
Гремит моя неконченая речь.
Утешившись ненапряжённым взглядом,
Не подберётся ненависть. Увлечь,

Куда копуше крошка не приснится,
Не примерещится еврею суета,
Где перья растопыривает птица,
Оставив снег немытого холста.

И пьяный слог представлю я к награде,
Неопытное небо шевеля,
Довольно мнимо, а не скуки ради,
Где разрывают душу тополя.

* * *
Уховёртки волокно,
Раз-два-три, лови!
Развесное толокно
Сыплется – живи.

И мокрица – не слуга.
Господи, спаси!
В заповедные луга
Душу отнеси.

* * *
где суффикс «эн»
позеленила ночь
пришли в отчаянье
задумчивые воды
где горем лечь
и горю не помочь
стреляясь в честных
сумерках свободы

* * *
Голос, волками занюханный.
Хлипкое небо в руке.
Вечер, засиженный мухами,
Пир на чужом языке.
Где отвалить и опомниться:
Хладному лету в уста.
Чаша моя переполнится –
Память иного поста.

Перегореть заштампованно.
Милый на косточке плен.
Ходишь, судьбой очарованный,
Горя не знаешь – взамен.

* * *
В низменную нишу
Нехотя, углом.
Серенькие мыши
Чувствуют нутром.

И дела бесячьи,
И душа в тени:
В жизни настоящей
Ведают они,

Что зима свободна,
И свободен путь.
– Что душе угодно?
– Бога не забудь.

* * *
От корней насади свою тонкую летнюю сдобу –
Войлок вроде травы, – и набухнет дорожка твоя.
Словно примерло всё, вороную шлифуя стыдобу,
И напрасно горят васильковым свинцом бытия.

Чья-то нежность и боль, проведённые резко в глубины.
Только евнух и кость заведённое гложут ничьё.
Ты навеки сожжёшь – поджелудочным светом ранима,
И предложным копьём попираешь нахальство своё.

И друзьям тут не так – вроде, сыть доведёт до избытка,
Вроде, суть заведёт закопчённое лето в угар.
Да и дел-то всего – не скончаться под старою пыткой:
Посмотреть, как сидит на руке, набухая, комар.

* * *
Белый цвет неба на синий изменится, скажем,
Надолго. Родная, из дому – совсем не надолго.
Серой холстинкой запасливый рот перевяжем,
Чтобы сыграть на экране нетрезвого бурого волка.

Пулей послать подкрепленье, нелепое, что ли...
Страсти в коляску уложим свербящим младенцем.
А мудрецам остаётся в награду разбитое поле –
с зелёным лицом, как у перекрашенного индейца.

А протяжённость дневная останется та же,
Белый цвет неба на синий меняя неточно.
В полночь сухую неверную медленно ляжем,
Чтобы цвет неба на белый сменился –и точка.

* * *
Что на сердце бросишь?
Мягкое житьё...
Вот и заклубилось
Золотко моё.
Что печаль – утрата,
Знаешь наперёд.
Ты не виновата:
Небо подберёт.

* * *
Остальное – да, а нет –
Память не крути.
Прилетят тебе на свет
Белы соловьи...

Незамужнею тропой
Посреди стекла,
Между летом и тобой:
Так и жизнь прошла.

* * * (2008-2011)
А ветром косынку сдувает
В тугую весны колыбель.
Над озером чайка взмывает,
И страшно сосать карамель.

Улыбке лежащей собаки
Ты рад, как младенцу, порой.
Зелёное эхо атаки
Приветствует май под горой.

И в тоненьком розовом ситце
Гнездится начало зимы.
Пора бы сомам нереститься,
Да не приплывают сомы.

* * * (2005)
Как если бы голос ломался и рос, –
А куда мне его присобачить?
Заболеешь, – эскиз не сгодится всерьёз:
Лишь дыханием дом обозначить.

Лишь минуту субботы, отлитую всклянь,
Оттягать у дурного флейтиста.
Собирать и сминать – вот такая вот ткань
На свидание с эхом годится.

Бабий век, обращённый к старанью, притих,
А стираться – что в бочке рыбачить.
Научусь не корпеть – нелинованный стих
Уведу к горизонту – маячить.

* * * (2008)
И тихо мне будет, и ночь не потерпит вины,
Бессонницей шёпота злого измяв всю подушку.
И тесная кровь, и печаль изначально даны
Забитым щенком, истаскавшим чужую игрушку.

И память недужна, но память тебе не нужна.
В чужих мокроступах мокрющих идёшь по колено
В снегу. Обступает меня тишина,
и в плен забирает, а после выводит из плена.

А с прошлым, прилипшим к подушке больной,
В постели лежу, а потом поднимаюсь, босая.
Где ситцевой тканью накроет нас вечный покой?
Я – честно – не знаю, живая, живая, живая.
* * * (2005)
Когда, наутро встав, посудою немытой,
Идёшь себе, гремишь из раковины в таз,
Тогда рождает день свой облик деловитый,
Что, пусто проходя, не зацепляет глаз.

Минут на пять прилечь, запив водой таблетки,
Закутавшись в пиджак, зелёный и большой….
Понурив голову и в этой пятилетке
Несёшь себе чаёк, хоть жиденький, да свой…

И говорит заря перстами утра злого,
Что этот день опять ты честно изведёшь.
Но к вечеру придёт поруганное слово:
Перо возьмёшь – черкнёшь – и снова не умрёшь.

* * * (2009)
Легко отделив Комадея от банды команчей,
Загнав Амадея в проталинку долгую с нотою «си», –
Чем писчебумажней, тем радость заманчивей, –
Косых алеутов на праздник уже не проси.

Мне ангелы плюнули в шапку, но вновь промахнулись.
Висит слюнка сбоку, а ангелов целая стая.
Пешочком пойду, на ходу раздеваясь, волнуясь.
Купи мне конфет, а то ваза пустая.

* * * (2005)
Затянуло высь
Белым полотном.
Сны, что не сбылись,
Сбудутся потом.

В танце – антраша,
Потому что – май.
Вслед летит душа:
«Хлебушек отдай!»

 

 

Титова Татьяна Федоровна родилась в 1962 г. в Нижнем Тагиле. Окончила Нижнетагильский педагогический институт. Публиковалась в журналах «Несовременные записки», «Уральская новь», «Урал». Автор книги стихотворений «Деревья» (Екатеринбург, Изд-во УрГУ, 2003). Участница второго тома «Антологии современной уральской поэзии». Живёт в Нижнем Тагиле.



Марина Загидуллина (Челябинск) о стихах Т.Титовой:

Ксения Некрасова никогда не исчезнет. Вот и сейчас она просвечивает в стихах Татьяны Титовой, вовсе не «реминисценциями», но самим способом освоения мира. Дело здесь вовсе не в «женскости» (хотя стихи Титовой очень, очень женские, принципиально, «изнаночно»), дело в юродивости. Высокое косноязычие поэзии роднит её с камланием, заговором, с невнятным экстазом «верхних» откровений. Лирической героине Татьяны Титовой абсолютно безразличен предметный мир, в котором существует она сама. Сквозь всё эти предметы смотрит она холодным и немного удивленным взглядом – зачем они? что они? кому они? Но в её мире нет и людей – нет привычной в постахматовском поэтическом поле несчастной любви (есть, но тоже бочком, на обочине), нет размышлений о привычной жизни, нет изысканных отсылок к известным строкам (и, конечно, нет никакого дела до этой самой Ксении Некрасовой)… Что же тогда остается?
Тонкое, безошибочное чувство поэтической власти над словом. Слова живут в стихах Титовой свободно и счастливо – они стоят там, где им органично. Нет сомнений, что поэтическое творчество заменяет автору все – и предметы, и людей, и стихи предшественников… Творчество оказывается средоточием всех смыслов – день прожит не зря, если он увенчан поэтическими строками. Но впечатления этого незряшного дня причудливы, прихотливы. Читателю невозможно вникнуть в тайны источника поэтических ощущений и рефлексий Татьяны Титовой. Он может постичь только результат этой рефлексии, чувство, эмоцию, состояние. Сама возможность такого «прямого попадания» на волну автора и есть великое достижение поэтессы (заметьте: дело вовсе не в читательской «искушенности» и «рафинированности» – любой читатель обречен на эмпатию, в высшем смысле слова «обречение» – «вовлечение в речь»).
Но все же источник будет волновать и беспокоить своей неразгаданностью. Вот совершенно брейгелевская картина – метил-оранжевый скелет, выпрашивающий зиму, за которым стоит орда цыган в цигейках, не знающих пути, не знающих, где могила (?) ребёнка. Что это? Кусты, похожие на растерянную толпу людей? Осенняя листва? Почему нет зимы? И почему она всё же есть? И что сталось с этим ребёнком? Никогда метафора Титовой не раскроет свои смыслы читателю. Остается чувствовать ноющую («свербящую») тоску и постоянный трудный подъём над этой тоской.
Волокно уховёртки (что это? почему его надо ловить?) и толокно на развес – вместе образуют ощущение «иножизни», бытия на грани небытия, исчерпанности материального мира и «благополучия» в пользу «белого неба», которое уже никто не перекрасит в синий цвет. Открытое пространство, даль, простор, поля, луга, леса – всё это и есть настоящий дом героини, обретающей поэтический дар именно среди этих трав, птиц, зверей. Но неверно было бы думать, что перед нами традиционное «бегство от цивилизации». Мир природы также полон враждебности и – что ещё хуже – равнодушия к героине, бредёт ли она по войлочной траве или по непролазному снегу. Это бесконечная череда метафор собственной затерянности «между летом и тобой», между миром, в котором по странной прихоти судьбы приходится существовать, и миром ощущений, предчувствий, грёз и откровений. Не мечтаний, но именно предчувствий. Здесь и рождаются странные и глубоко режущие душу метафоры: голос, занюханный волками; тесная кровь, подобная забитому щенку (адски яркий образ маленького несмышленого существа, зверски избитого за то, что схватил чужую игрушку), честные сумерки свободы, пригодные для того, чтобы застрелиться… На фоне этого изрезанного жестокими ножницами мира вдруг странно контрастно высветится абсолютно прямолинейная зарисовка – запить таблетки, лечь, закутавшись в большой зелёный пиджак. Но это лишь кажущаяся «ясность»: в мире Татьяны Титовой: заря будет говорить перстами злого утра, а зелёный пиджак отсвечивать вечным прошлым – счётом пятилеток, нищеты и гордости – хоть чаёк и жиденький, да свой...
И всё же что важно в этом поэтическом мире – так это неважность времени. Оно выпущено на волю и растворено в ощущениях. Есть только время суток – утро, день, сумерки, бессонная ночь. Так возникает ощущение вечности (безысходности?), той самой высшей нелинейности бытия, что и определяла всегда значимость поэтических камланий и косноязычия, юродивости поэтического сознания, которому ангелы плюнули в шапку.


ГЛАВНАЯ | 1 ТОМ | 2 ТОМ| 3 ТОМ | СОРОКОУСТ | ВСЯЧИНА| ВИДЕО
Copyright © Антология современной уральской поэзии

 

 

 

 

 

 

 

ыков