Кондрашов Дмитрий Леонидович (1963-2009) родился в Челябинске. Закончил филологический факультет Челябинского государственного университета. Публиковался в журналах "Юность", "Несовременные записки", "Уральская новь". Участник "Антологии современной уральской поэзии" (Фонд "Галерея", Челябинск, 1996). Работал завлитом в театре. Жил в Челябинске.

Отрывок (1997)

...Ничем не объяснить.
И удержаться нечем.
Не смерть красна, а нить.
Я думал, что отмечен

(не выстрелом в висок,
но выходом из хора -
куда? - на волосок
от общего позора)

и (там, на волоске)
что одержим, в натуре,
тоскою
по тоске
по мировой культуре.

Воспоминание о будущем (1997)

Я представляю свой сезон
во всех деталях:
старинный вальс "Осенний сон";
лубок и Палех;

елей, бальзам; угар и чад;
аплодисменты;
в углах поклонницы торчат
и конкуренты.

Собрав весь этот коллектив
(точнее - стаю),
я знаю: более чем жив.
Я процветаю.

И, не избавивший слова
от "алярюса",
теперь - виновник торжества
дурного вкуса.

Письмо с поля битвы

Барабан разбрызгивает дробь.
В воздухе опять запахло дракой.
Войско наблюдает исподлобь-
я за нашим Главным Забиякой.

Он в Большой участвует Игре,
жизнь воспринимая как причуду.
Что-то шепчет, а глаза - горе:
в облака и далее повсюду.

Там, вверху,  - Всевышний Командир.
У него в запасе есть делирий
для того, кто понял этот мир
как цепочку редких перемирий.

Богу видно всё: что мы - поврозь,
что для упоенья нужен повод...
Поскорей бы что-нибудь стряслось,
да непоправимое, а то вот -

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Где-то вдалеке сыграл горнист.
Бог ему откликнулся валторной.
Гром отгрохотал, и воздух чист.
Ваш слуга лежит, уже покорный.

Поводок отпущен и забыт.
Я его отыскивать не стану.
Небосвод умеренно скорбит
("Богу видно всё!") по барабану.

Элегия (1997)

Что происходит - там, за фасадом,
в новой избе?
Той, что кирпичным повернута задом
лично к тебе?
Многозначительна, многоэтажна -
что твоя брань.
Что происходит, не так уж и важно:
Тьфутаракань.

От возлияний чуть фиолетов,
видишь в упор
на занавеске двух силуэтов
зыбкий узор.
Ты зачарован их пантомимой,
звуком стрельбы...
Воздух Отечества! Невыносимый
сор из избы.

* * * (1997)
То не повесть спешит к эпилогу,
Не трамвай после смены в депо -
То душа устремляется к Богу,
Чтобы спорить с Ним в( )скорости. По-

дозреваю: никто не спасётся,
Ибо речь моя б(л)едная не
О затменье Луны или Солнца!

(Преставление света в окне.)

 

Без названия (1997)
Р. Г.

Я ли держу удар? Бог ли держит меня?
Стоит ли волосы рвать да по земле кататься?
Запах твоих подмышек - всё ещё западня.
Я до сих пор на свободе; даром что святотатство.

Жизнь со мной обошлась помилосердней романса.
Ты без меня обошлась. Я без тебя - тем боле.
Как же мы постарели со времён Резонанса
либо с ума посходили: нечувствительны к боли.

Помнишь, как обращались к поэтам, а не к философам,
исповедникам, знахарям, футурологам? Или
как мы с тобой вдвоём старым, дедовским способом
добывали огонь? Не добыли.

Баллада об игре воображения (2003)

Я это читал у древних
(слушай сюда, дружок):
в какой-то глухой деревне
жил да был пастушок.

Года его были недолги,
мысли его коротки.
"Волки! - он крикнул.- Волки!
И когти у них, и клыки".

Но жители той деревни
сказали: "Ищи дураков!
Мы это читали у древних -
здесь не бывает волков.

Глупые кривотолки
мы отвергаем, смеясь:
в нашей округе волки
не водятся отродясь".

...И вот он уже - подросток,
и взор его не потух.
В руке у него посох,
стало быть, он - пастух.

Он видит глаза русалкины,
разных кентавров тьму.
Когда он орёт: "Ангелы!",
никто не верит ему.

Никто не верит фразе и
все верят в счастливый конец,
пока не мешают фантазии
парню пасти овец.

Но мы с вами - люди взрослые
и знаем, что к чему.
Когда он воскликнет: "Господи!",
никто не поверит ему.

Никто не поверит автору,
начавшему издалека,
будто всё это - правда,
будто мосты, берега,

победы и пораженья,
радость или тоска -
игра воображенья
какого-то пастуха.

"Нет никакого волка
нигде и никогда,
и жить мы будем долго -
до Страшного Суда!"

Из Иосифа Бродского (1998)
Перевод с английского

Вариации на тему "V"

- Птицы, вы, что взирали свыше на отступленье,
вдруг развернулись, прянули в сторону неприятеля.
Или над нами глумится ваше пернатое племя?
Что ж, мы разбиты, но силы всё ещё не утратили.

- Петь не имеет смысла перед толпой худосочной.
Вороны и валькирии с их номерами коронными
Ринулись нам на смену. На горизонте восточный
Ветер играет кронами, словно аккордеонами.

- Клинышки клювов! Взрывы в каждой прячутся
пальме!
Западный ветер с визгом ваши ноты непрочные
в небо взметнёт, а мы вам что предлагаем? Память.
Будущее неизвестно, но неизменно прошлое.

- Ни погребальных костров, ни посмертного крова
нашему племени в царстве тмина, ромашки, цикория.
"Влипли! ...пли! ...пли!" - ваше последнее слово.
Мы же не так примитивны. Нам подобает виктория.

Моей дочери

Будь у меня ещё одна жизнь, я бы пел - без хора -
в кафе "Рафаэлла". Или сиживал там до упора.
Или стоял как мебель, потолок подпирая,
если менее щедрой окажется жизнь вторая.

Впрочем, поскольку всякий новый век будет лаком
до кофеина и джаза, - терпимо; покрытый лаком
и пылью, я сквозь любую щёлку, прореху, пору
лет через двадцать увижу твою лучшую пору.

Твой отец будет рядом. Не забывай об этом.
Разве что он обернётся каким-то иным предметом -
вещью, превосходящей возрастом или весом
тебя, за тобой следящей строго и с интересом.

Прости безымянной вещи её любовь к назиданью.
Всё, что тебе запомнится: некие очертанья,
которые я утрачу - как только выйдут сроки.
И потому, кончаясь, деревенеют строки.