2
         
сальников рыжий кондрашов дозморов бурашников дрожащих кадикова
казарин аргутина исаченко киселева колобянин никулина нохрин
решетов санников туренко ягодинцева застырец тягунов ильенков

АНТОЛОГИЯ

СОВРЕМЕННОЙ УРАЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
 
1 ТОМ (1972-1996 гг)
    ИЗДАТЕЛЬСТВО «Фонд ГАЛЕРЕЯ»    
  ЧЕЛЯБИНСК, 1996 г.  
     
   
   
         
   
   
 

СВЕТЛАНА ХВОСТЕНКО

Хвостенко Светлана родилась и жила в Уфе до 1991 года, один из авторов коллективного сборника «Перекличка» (Башкирское книжное из-во, 1990). Другими сведениями составитель антологии не располагает.

РИМ (1983)

При чём тут слёзы вдовых сирых?
Жестокость вскармливает власть.
И если Рим - владыка мира,
то Карфаген обязан пасть.
Мир не у первого порога:
ужасней стал, насколько мог.
Но я люблю тебя немного,
волчицей вскормленный щенок.
На поворотном рубеже ты:
чья сокрушимей толща стен?
Да, человеческие жертвы
богам приносит Карфаген.
Но так же весело и люто
в бездумье праздной суеты
под morituri te salutant
их сам себе приносишь ты.
Безумный город - ave, Roma,
пусть легионы рвутся в бой;
как беспредельно и огромно
твоё бессилье... пред собой.
Сам на закланье обречённый,
ты сам с собой падешь в бою...
Но я люблю тебя, волчонок,
за эту гибельность твою.
Когда ещё в предсмертном кашле
ты обагришь седую пасть!
Пока что - смейся. Ведь пока что
лишь Карфаген обязан пасть.

ГЕФСИМАНИЯ (1983)

В великолепьи гергинном
отходим медленно ко сну...
И облака, собравшись клином,
клюют античную луну.

Язык, привыкший - вновь и снова -
произносить любовь и брань,
ломает варварское слово:
побудь со мною, Гефсимань...

Не ты ли, сад, сгустил над нами
недобрый утренний туман?
О, тем иных не надо маний,
кто по рожденью гефсиман!

Где Млечный Путь лозою старой
провис, подгнив уже слегка,
луна, скруглившись для удара,
собой таранит облака.

И обращать вино в цикуту,
и целовать, и прятать взгляд,
мы очень любим почему-то,
а ты всё пуст, бездонный сад...

ЭНСК (1984)

Фонарь - что ссадина, не так ли, город Энск,
рекламы росчерк - что порез, не так ли...
Ты безымянен. Так безроден блеск
мечей, впитавших свет горящей пакли.
«Домой! Доспи до света. Утром встань.
Пока мы разбираем эшафоты
и моем спиртом руки... ох, зевота...
Какая рань, мой Бог, какая рань...
Что? Имена? Мы здесь - народ негордый...»

(Большой аварии - большому кораблю.)

Сейчас в любви признаюсь.. город, город,
зажми мне рот, сейчас скажу: люблю...

Пыль - точно грим на гордости имперской.
И чествуешь изгнаньем сыновей,
что узнают эпическое зверство
в провинциальной серости своей.

* * * (1984)
При чём тут мальчишка дикий, жилистый и жестокий,
плывущий против теченья, желая достичь истоков,
светлеющий только там, где в пещерах шаманит бубен
и в предвкушенье охоты кусают подростки губы?
При чём тут твой маленький раб, сбежавший в родное племя,
худенький костровой, следящий, как угли тлеют...
Если ты хочешь строить свои саркофаги
и подновить хочешь зубчатые башни,
если полям твоим не хватает влаги
и нужен кто-то, чтоб возделывать пашню...

Мальчик ещё на своём костре не обжёгся.
Он гложет кость. Он очень доволен с виду.
Он просто дикарь. Он, в общем, не против Хеопса.
Вот только не хочет строить твою пирамиду.

* * * (1985)
Мы живём в эпоху зарождения жизни.
В час, когда замышляет природа мифы.
В час, когда заполняет волну решимость -
разминает архейское море мышцы.

С красноглиняным мясом, морскою кровью -
молодое племя на берег сходит.
Новорожденный дух наш - стихии ровня,
и не смеет печали противиться, и не хочет.
Оттого темны и бессвязны саги,
что юна бессвязная память наша.
Не слагаем саг оттого, что сами
этих саг языческих персонажи.

Крепостные стены едва достроив,
богоравных - вряд ли поверит племя:
дожидаться Шлимана будет Троя,
не дождавшись даже ещё Елены.

Где-то вещим криком зайдётся птица.
- Как зовётся город? - прохожий спросит.
(А в любом названии - зов таится.)
- Как захочешь, а лучше не звать и вовсе.

БУРГОМИСТР (1986)

Бургомистр солгал: детей увели, но не утопили.
Бургомистров преследуют звуки флейты в ночных кошмарах -
флейты гаммельнского крысолова. Или где-то на скрипках пилят?
Или - что гораздо страшнее - на электрогитарах?

Улица в темноте квадратные зданья скалит...
Проще простого: вспомнить имя её. И вспомнишь,
окунув лицо в темноту, замечая, что ползут по нему светлые капли...
Это город светится изнутри (не поверишь - в полночь!),

как светится жизнью яйцо, питаясь своими соками.
- Что это? - Флейта. - Кто мы? - Не знаю. - Бредём?. - Бредим?
Бургомистр Гаммельна: «Да, я ошибся. Но лучше всё-таки
вам, бургомистр Энска, заказать панихиду по вашим детям».

* * * (1986)
Только поминки справишь, а жизнь повелит - празднуй!
У полусгнившей листвы экзотический запах - пряный...
Увы, не с любым безумьем способен справиться разум,
но врождённое мужество жизни врачуем раны.
На переломе осени дождик свинцовый - пуще,
и ощущаешь сквозь толщу свинца разъярённое солнце любви...
Посмотри, как наш город ментоловым снегом виски потирает свои...
Тот свободен, кто прав, а не тот, кто на волю отпущен.

* * * (1988)
У художника грязные руки. Но это не повод, что петь
дифирамбы ему. Никаких оправданий не надо.
Он и вправду бесчестен и создан бесчестье терпеть...
Если кто-то простит его - разве что ради бравады,
реже - ради любви... Коль теченьем на камни несёт -
до красивых ли поз? Все, кто знает пути к переправе -
все должны ему всё, ибо отдал он больше, чем все...
Но долгов за собой не признать все тем более вправе.
И земля под ногами гудит, не смолкая, в ночи...
«Ты услышь меня, Мастер! Мне б тоже... такое же платье...» -
так при виде пурпурных одежд подмастерье счастливый кричит.
А услышав в ответ: «Замолчи! Ненавижу!» - заплачет.

ТВОРЧЕСТВО (1988)

Так до чёрных рубцов рот заката бывает искусан,
но, стряхнув с себя слёзы, взмывает кленовая ветка.
Воздух дрогнул и... что? Я не знаю, что значит искусство.
Воспаление лёгких или воспаление ветра?
Воспаление глаз столь сродни воспалению света!
Эта страшная быль повторяется снова и снова:
был поэт, был тиран, и тиран уничтожил поэта...
Тот его обличил? - нет, он понял его, как родного...
Так страшнее чумного, тлетворнее - ветер весенний,
тучки бродят по небу ордой развесёлой и дикой,
пташки Божьи поют... но поэт - чингисханово семя:
так с гомеровых пор был Гомер над Ахиллом владыкой.

ЛЕНИНГРАД (1988)

О трёхцветных знамёнах ведут гордецы разговор.
Что песочница - город: и влажен, и важен, и робок...
Рядом древнее кладбище, где догнивают бок о бок
гений, тайный советник, чекист, государственный вор.

Между тем - от собачьей грызни до мышиной возни,
от смещения гор до скрещенья ветров и усмешек -
всё тут - гонор травы придорожной: «Возьми!
Вопреки всем законам - впервые! Хоть ты-то, посмей же...

Не привык быть добычей охотник? Не то чтоб не щедр -
сам привык настигать? Ну да ладно, беда-то - не бог весть...
Подло - взять, чтобы бросить? Подлее не взять вообще.
Слушай женскую страсть: есть же богоугодная подлость...»

Между тем о российских знамёнах опять гордецы
речь заводят, ты слышишь, под нос твои песни мурлыча.
Это цирк, согласись, ну, совсем гладиаторский цирк,
в этом есть, согласись, о, какое-то даже величье.

Между тем как - счастливчик любой, кто покинут и сир!
Вслед ползу (всё в подтексте). Хоть сам бы добил бы, доколе ж...
Слушай, слушай, смеюсь же, но, кажется, нет больше сил...
Силы есть! А не то... испугаешься вдруг да прогонишь.

Разреши мне забаву: считать королей-палачей,
навещать циркачей и кроить на досуге знамёна.
И счастливая девочка спит у меня на плече -
спи, соперница, спи, кареглазый ты мой оленёнок.

 


ГЛАВНАЯ | 1 ТОМ | 2 ТОМ| 3 ТОМ | СОРОКОУСТ | ВСЯЧИНА| ВИДЕО
Copyright © Антология современной уральской поэзии