2
         
сальников рыжий кондрашов дозморов бурашников дрожащих кадикова
казарин аргутина исаченко киселева колобянин никулина нохрин
решетов санников туренко ягодинцева застырец тягунов ильенков

АНТОЛОГИЯ

СОВРЕМЕННОЙ УРАЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
 
3 ТОМ (2004-2011 гг.)
    ИЗДАТЕЛЬСТВО «Десять тысяч слов»  
  ЧЕЛЯБИНСК, 2011 г.  
     
   
   
         
   
   
 

АРТЕМ БЫКОВ

 

* * * (2010)
Мои родимые враги
Совокупились по любви
Избави Бог меня увидеть
Чего они ещё могли

Но, подари мне пулемёт
Он стопудово подойдёт
Он просится ко мне на руки
Реветь совсем наоборот

О, Боже, буду я красив
Рыдают матери крапив
На одичающих камнях
Умноженый Сизиф

О, Боже, будет счастье мне
Бухать по-тёмному в селе
И ничего не ведать больше
О деревянной мгле.

* * * (2007)
Запахло жидкими цветами
Водой, гусиной кожей
И за окном, над облаками
Летят в прохожих

В прихожей курят, пьют, смердят
Плюют пчелу в окно
И бабу рыжую хотят
Пока она – оно

И рвут халат напополам
Напуганым врачом
И грудь кладут себе на стол
Я о любви.
О чём?

* * * (2007)
Тускло, тупо, одиноко
В шахту льётся Ориноко
Столько водки не распить
До развязанного лыка
Чтоб себя похоронить
У синюшного корыта

В поле, в поле, спотыкаясь
Курам резанным покаюсь
Что закусывать не вами
Петушиными людьми
Не казёнными краями
А камнями на крови

Утопить бы Оринокой
Вислоухой, однобокой
В перегаре на болоте
Мне Ерёменко сказал
– Для тебя здесь нет работы
И на месяц показал.

* * * (2007)
Трагедия всех мыслимых немыслимых
Комедия отравленных, немых:
Обилие объятия, по истине
Несёт святых, не принесёт святых

Спектакль драки, боя с бижутерией
За мнимость и величие пройдёт
Там из горла глядит в меня Офелия
А Васька слушает, закусывает, пьёт.

ВАСИЛИЮ ГАНИЕВСКОМУ (2006)

Полумрак балканский
Гроб среди людей
В куртках партизанских
Вороных степей

Очень тихо. Даже
за окном зима
Не стреляет – мажет
Выстрелом со дна

Полукрыты веки
Волосы как дым
Обтекавший реки
Полозом седым

Он глядит пробито
Только на живых
Человек убитый
Спит среди слепых

Из груди пробито
Валятся слова
Водкой неумытых
Сперва наперва

Я сейчас бросаю
В гроб ему, цветы
Северянин знает
До какой черты

Белый мрамор тени
Сложенный у глаз
Мастер изменений
Профиль и анфас

Он прекрасней даже
Чем живые лица
На груди не ляжет
Сломанная птица.

ГЛУХОТА (2007)

Мало того ослеп
Она (глухота) взяла
В уши вложила хлеб
И воду перепила

Выл и просил камней
Перепела мертвы
Дырые до червей
Крылья из-под травы

Волосы – тополя
Рыло червей круглит
Я выхожу – вокруг
Только Господь не спит.

КОЛДУН (2007)

Лыбем лыбо, тополок и тесна
Шотно в други и гропнулась она
Ражко хыдание млапенем ышит
Орбаз сеянный малпадку локышит

Тевер роввался и ует в онко
Ктёсла жродат, отсприкело рыльцо
Кури в топу к бесе жрипамая
Рзов гибудёвый чвесой канрывая

Не оребнуться и жунно жебать
Гони от усажа не отзявать
Рёчный локдун допнимает цило
С лисой сробает на тевер локцо
Твисс из локца чанинает шудить
Трукит на члепи хамровую тинь
Эй, речно-жникик, вне мсё варно
Я кывлючаю меное нико.

МИКАРД (2007)

А говорю я – «мы»
Мы больше, чем похожи
На снег, нас нет в следах. Да who их?
Аналогично сты-
нет боль на деревянной коже
От одинаковых зарубок

Мы поедаем лес
Нас этот лес хоронит
(затёсанные оба)
И возникает вес
Когда слова уходят
От крыш, от крыш, от гроба

А задохнувшимся
Шипованные рощи
Накалывают слёзы (bляdь)
Вину себе ища
Пустые верно ропщут
Люболицетворять

Плодя сюрпрайзы миокарда
И body-арта.

ХУЛАХУП (2008)

Может, научишь меня выживать
Вяло прикуривать мятые губы
Не заставляя в словах заставать
Жир на больном хула-хупе

Рвёшься молчать, или шёпоты плещут
Гулы абортные воют на вид
Воздух съедобный невиданно легче
Благословит.

* * * (2008)

1
Ко мне пришёл японский мальчик
По азимуту ртов
Из кожи вон
Родильный шов
Он задыхался так и ты
Сквозь пальцы синих кофт
Там мама, там Колосс
Полотна звёзд
Оставленной ступни
На ливни льни.

2
Из штата Вашингтон гудок
Гроссмуттер там переживёт
Не видит речи и молчок
Мне пишет – молишься внучок
В два раза дальше, чем/зачем
Мне сниться эта паранойя
Ассоль, Ассоль – Франсиско Гойя
Ассоциации, мотив, я примитивен
Японский мальчик у неё
Смотри, смотри какой красивый.

ВЛАДУ СЕМЕНЦУЛУ (2008)

Ложь для плевел – опила, не та, что в покое
Никто никуда не похож, нас уже двое.
Проще прошедшим не выбирать прежних,
Как прилагать и целовать Брежнева

В брови на вид лучшие ружья играли.
Всякий покой (ты понимаешь) не вертикален.
Лица как рожи тоже не составимы.
Там где сгорит моя кожа, не будет дыма

Просьбы усажены в кубики, типа в дышло
(падшая лажа – как мило) и падает крыша
Тяжесть туда и переходит мимо
Там где сгорит твоя кожа, не будет глины

Надо как хочешь и это вид сверху (надо)
Так хорошо, успокоишься прежде удара
Все так проходят – никто не похож, даживиты!
Наши бараны не будут сыты.

* * * (2008)
Князь Лихтенштейн умирал на диване
Его милая мама поехала в раме
Его шея повесилась в маминой кухне
Весело плакала, то есть опухла
Петли до Ревеля рвало овалы
Мать Лихтенштейн неумело рожала
Чадо же – князь – утонул за кордоны
Меняя гражданство сейчас на потом и
топал оборванной маме в лицо
О!

* * * (2008)
В пустой парикмахерской цапать стихи,
Подвывая входящим по звуку машинам
Поможет ли имя, шагая ножи
В зеркале женщины видеть мужчину?

И тот не останется заново набело
В рост за покончившим маркером
Радио, радио я забыл это правило
Не искушать парикмахера

Из магнитолы ни толка, ни памяти
Слушай, мне некогда так изнищать
Само про себя ничего не оставило,
Не вызывайте врача

* * * (2009)
Был и ходил во вред
Мне преподобных нет
Берега нет, но берёг
Воду от мокрых ног
Многих почти паук
Из пластилина рук
Море лица овал
Целился
Целовал.

* * * (2010)
Мне снится двадцать пятая луна
На минусдвадцатьпять она похожа
Ползёт по ней повязанная кожа
двутысячных нулей
От права до Урала
Не совершал прелюбодей
но совершала
И волчий пар палил
Я говорил, я говорил
Водил её в шашлычную
Через вокзал в покров
Палёной деревенской лампы
И перед сном стоял у чернокожей дамбы
И ждал.

* * * (2010)
Ну, вот ты молчишь на углу как баба-яга
толчёшь свою ступу и правишь прощальные руки
не носишь карманы без денег. Нет – нихеrа
я вроде безденежен и безнадёжен и скуп

жую пенопласт и морозную дымку с чернявых осин
я чую старуху озимую, плачу как баба
яга или Яго? (мороз догорает) Не важно. Один
на один не похожи так надо так нужно

смертельно устать, если робить тобой
опричнину не облететь, но творя твоё имя
дыханья не хватит и дух облетает немой
языким листом на воздушном стекле
по осени? нет, по утре?
по утру
по нутру
Я не назову тебя, не назову тебя, не назову.

ХАНААН (2010)

На небе кажется петля
Иов Осаннович гуля-
ет мимо всех вершин
откуда сам необозрим
ему клокочет нищета
и колокольчик. Не счита-
ет он свои шаги
а их сто три
а их сто два
их сто один
их ровно сто
Иов нырнул он жаккусто
Но небо кажется стена
Ему хана.

 

 

Быков Артём Олегович родился в 1987 г. в Свердловске. Учился в Екатеринбургском Монтажном Колледже и Уральском Государственном Университете. Сейчас учится в Уральском Государственном Педагогическом Университете на историческом факультете. Работал грузчиком, помощником геодезиста, курьером, продавцом, мерчендайзером. Увлёкся поэзией в десятилетнем возрасте. Пишет с 2002 года. Участник семинара Андрея Санникова «Клуб капитан Лебядкинъ». Печатался в журнале «Урал». Живёт в Екатеринбурге.



Евгения Суслова (Нижний Новгород) о стихах А.Быкова:

На лету поэтическое слово выскакивает из приема, как из кожи. Язык отчетливо не справляется со вспышками речи. Грамматика – в отстающих. Точность значения гадательна. Если автор идёт вровень со словом, то, считай, слово опаздывает. Стихотворение двигается на опережение представления. При этом образы очень плотно прилегают друг к другу – герой идёт на преодоление – но при чтении не возникает мысли о непроизвольности (физиологичности) их сцеплений. «Нужно жить так быстро, чтобы казаться неподвижным».
Речь говорит событиями в забвении субъекта. Действие и деятель в ней сливаются в нерасторжимое единство всех намерений ситуации. Ситуация принадлежит миру. Нет производителя мира, и в этом его принципиальная неопредметчиваемость. Герою можно быть только границей существующего, быть кожей-окном. И вопрос о «пропускной способности» героя – это вопрос выживания. Герой мерцает от силы и скорости. Проницаемое, прозрачное уплотняется, становится предметом. Однако мир, состоящий из предметов, всё же не культивирует предмет, как это было в историческом авангарде. Герой и мир выступают как обоюдно вложенные топосы, в результате чего возникает нечто совершенно иное, нежели было до их взаимодействия. Взаимное поглощение явлений мира друг другом выводит вверх, служит метафизической опорой: «Мы поедаем лес/ Нас этот лес хоронит/ (затёсанные оба)/ И возникает вес...»
Несмотря на то, что традиция опознаваема в стихотворениях Быкова, всё же есть что-то, что не позволяет говорить о присваивании, но, скорее, об активной памятующей работе над приёмом. В разговоре с Еременко (стихотворение «Тупо, тупо, одиноко...») угадывается разговор с Батюшковым, но этот разговор помещается в контекст, где также выстраивается контрапункт, скажем, пушкинского и сосноровского голосов. При этом автор ощущает, что лица «не составимы».
Событие переживается в такой неразрывной связи с лирическим «я», что происходит наложение говорящего и происходящего – до возникновения «пред-логического» смыслового пространства. Субъектно-объектная диффузия часто приводит к исчезновению грамматического субъекта: «И рвут халат напополам/ напуганым врачом...» Даже через метод анаграммирования автор сообщает нечто предельно личное, и процедура перевода – не в полной мере процедура расшифровки, но, скорее, воплощенная техника наведения мостов между «я» и миром.
Интересен такой тип поэтического действия, который можно было бы назвать «обмирщение бессмыслицы»: референциально невозможные сочетания вплетаются в психологически мотивированные, «узнаваемые» контексты. Мир наблюдаем, и в нем, чтобы чувствовать себя живым, нужно выбиваться из сил. Перефразируя Витгенштейна: то, что может быть прожито, должно быть прожито. Отсюда в поэзии Быкова множественные метонимические переносы: свойства вещи свободно переходят на человека – и наоборот, потому что не действует закон изолированности усилия, потому что усилие не присваивается субъектом. Оно всегда усилие-в-мире.
Для Виктора Сосноры ключевым образом поэта становится «гусь перепончатый, за решеткой груди сидящ...» Так, кажется, и для Быкова: он из тех, кто «задыхаясь пишет». Его стихи не имеют ничего общего с рыбьей кровью. Дальше – дело чтения.



ГЛАВНАЯ | 1 ТОМ | 2 ТОМ| 3 ТОМ | СОРОКОУСТ | ВСЯЧИНА| ВИДЕО
Copyright © Антология современной уральской поэзии

 

 

 

 

 

 

 

ыков