2
         
сальников рыжий кондрашов дозморов бурашников дрожащих кадикова
казарин аргутина исаченко киселева колобянин никулина нохрин
решетов санников туренко ягодинцева застырец тягунов ильенков

АНТОЛОГИЯ

СОВРЕМЕННОЙ УРАЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
 
3 ТОМ (2004-2011 гг.)
    ИЗДАТЕЛЬСТВО «Десять тысяч слов»  
  ЧЕЛЯБИНСК, 2011 г.  
     
   
   
         
   
   
 

НИНА ЯГОДИНЦЕВА

 

* * * (2004)
На секунду сердце смолкло,
Показалось: жизнь прошла...
Мандариновая смолка
Между пальцев потекла.
Нынче бабочки без платьиц
Спят, закутанные в свет.
Время бродит – что ты плачешь? –
Там, где нас с тобою нет.
У него в лугах сугробы,
У него в сугробах – сны...
Ткани времени суровы,
Нити времени тесны.
Разве только недомолвка,
Да она почти не в счёт –
Мандариновая смолка
Речкой по небу течёт.

* * * (2003)
Оборванный звонок, измятая записка –
Молчание любви таится слишком близко.
Коричневой каймой едва набухших почек
Струится по прямой неприхотливый почерк.
Март сыпанул снежком, тропинки полустёрты,
Залиты синевой воздушные реторты...
Алхимия любви! Кто на тебя не падок?
До чёрных дыр прожжён весны рабочий фартук,
И золотая пыль, в сыром луче взлетая,
Не более чем ложь, но тоже – золотая.

* * * (2005)
Непогода пришла, как отряд батьки Махно:
Гогоча, из горла прихлёбывая, прикладом стуча в окно,
Выгребая запасы осенние из подвалов и с чердаков...
Да не боись, чего там – ноябрь всегда таков.

Если воля и холод сойдутся – родится смерть.
Ничком на овчинку неба падает степь,
Серая, буранная пустота,
Но сердце уже не обманешь – родная, та,

Где не за что ухватиться душе слепой,
Где – если заплачешь, в сердцах оборвут: не пой!
А замёрзнешь, тряхнут за шиворот: встань!
Россия моя, Россия, свиданье тайн

Непостижимых! Когда по снежной стерне
Ведут, матерясь, к обрыву или к стене,
На сквозном перекрёстке иных дорог
Свернут напоследок цигарку: курни, браток...

И ты вдыхаешь дымок и не помнишь зла.
О жизни ли горевать, если всё – зола?
О смерти ли, если даже махра – сыра?
Крайнему: докурите, а мне – пора.

ТИХИЕ ИМЕНА (2003)

Медленны воды, туманны пути, и всё же
Дороги любого Рима приводят к нам.
Тайный сквозняк пробегает волной по коже:
Нас безошибочно знают по именам.

Здесь между нами – весь океан волненья.
Здесь мы встречаемся коротко, как враги.
Губы нам изменяют, темнеет зренье,
Время расходится, как по воде круги, –

И появляются из пробуждённой бездны,
Словно прощённая радость или вина,
Бабочками – трепещуще бестелесно,
Вместе летящими – тихие имена.

* * * (2004)
Надейся... Боже мой, на что? –
На свет в прихожей,
И чтобы слёз твоих никто
Не потревожил.

Остался миг, последний шаг –
Чуть меньше даже, –
До – где твои надежды, всяк
Сюда входящий?
Надейся... Холодом ползя
На половицы,
Зимы блестящая змея
Вокруг змеится.

Её горячие зрачки –
Смола и сажа.
Но ты не чувствуешь почти,
Не знаешь даже –

Надейся, ибо смерти нет,
И жизни тоже.
Ты вечно забываешь свет
В своей прихожей.

* * * (2005)
Вспомнил – и промолчи,
Вздрогнул – и успокойся.
Ангелы на покосе
Точат свои лучи.

Искрами бьёт по коже
Их незнакомый смех:
Гости-то не из тех
Мест – из других, похоже...

Песенок не поют,
Мёда на хлеб не мажут.
Лезвия отобьют –
То-то травы поляжет!

* * * (2005)
Из этой любви, как младенец из кори,
Я вышла вслепую. И свет, нестерпим,
Казался мне горем, немыслимым горем,
Огромным и радужным горем моим.

И так же, как робко выходит младенец
К забытой песочнице в солнечный двор,
Глаза открываю, живу и надеюсь –
Надеюсь на то, что люблю до сих пор.

* * * (2006)
На птичьем языке, на лиственном наречье
Стихи читать легко: шепчи да щебечи,
Пока из синевы летят тебе навстречу
Сырые сквозняки и острые лучи.

У самой кромки губ, на розовом припёке,
Медовая на вкус, проступит тишина –
В ней пчёлы пьют нектар, который пили боги,
И умирает боль, безвинно прощена.

Легко читать стихи, не ведая искуса
Придумать для себя иной именослов...
Слова придут потом. Придут – и отрекутся.
И нас научат лгать. И отрекутся вновь.

* * * (2006)
Когда это было, в каком году и в каком бою?
Мне кажется иногда, что в самом раю,
Где мёртвые живы и так беззащитно спят...
Где ты до сих пор над победой своей распят.

Я повзрослела рано, а ты был сед,
Как будто сверху случайно пролили свет,
Пригоршню света – прямо у той черты,
Где встретились мы, и навеки остался ты.

Когда это время гостит у меня во сне,
Я снова встаю с тобою спина к спине,
И вечность проходит, и в очи не посмотреть:
Ведь если это любовь, то она же – смерть.

Откуда ты знаешь, где я живу сейчас,
Как жду я этого сна, не смыкая глаз?
Когда ты прильнёшь устами к моим губам –
Я снова проснусь, а ты останешься там.

* * * (2006)
Кто залечивает трещины,
Млеком время обратя?
Для мужчины муза – женщина,
А для женщины – дитя.

В этой сладкой непохожести
Нисходящих голосов
Места нет бессмертной пошлости –
Только жажда, только зов,

Грозный вал живого ужаса
Пустоты и немоты!
Дай остановиться, вслушаться,
Убедиться: ты...

* * * (2006)
Тайная жизнь одиноких деревьев полна
Шёпота, шелеста, полупрозрачного гула...
Словно в забытый колодец душа заглянула
И не увидела дна.

Там, в глубине, обретая родные черты,
Имя и голос, одежды из ветра и света,
Что-то волнуется, плещется, ищет ответа –
И осыпается белой пыльцой с высоты...

Очи деревьев темны и замкнуты уста –
Небо своё обживают они бессловесно.
Нас прижимает к земле многозвёздная бездна –
Их, словно мать, поднимает к лицу высота.

Это они, погружаясь по грудь в забытьё,
Как невода, заплетают немыми ветвями
Чистое, гулкое, неумолимое пламя –
Нежное и невесомое пламя Твоё.

* * * (2008)
Целуя руки ветру и воде,
Я плакала и спрашивала: где
Душа его, в каких мирах отныне?
Вода молчала, прятала глаза,
А ветер сеял в поле голоса,
Как прежде сеял он пески в пустыне.

Когда бы знала я, в каких мирах
Его душа испытывает страх
Прошедшей жизни, тьмы её и светы,
Я возвратила бы её назад,
В исполненный цветенья майский сад,
Где есть одна любовь, а смерти нету...

Вода и ветер, ветер и вода...
Я выучила слово «никогда»,
Но и его когда-нибудь забуду –
Забуду, как завьюженный погост,
Где снег лежал безмолвно в полный рост,
И таял в небесах, и жил повсюду.

ОХОТНИКИ НА ХИМЕР (2008)
А.П., с воздушной почтой

1
Воздушная почта – надёжная почта. И вести
Летят непрерывно, и там, где путей перекрестья,
То звёзды горят, то вовсю полыхают созвездья.
Сегодня мы вместе. Но только сегодня мы вместе.

2
Подкидыш, пасынок, паскуда!
Рычишь и скалишься, покуда
В водичке мутной есть улов...
Но жизнь не свара, мир – не зона,
И мы храним его бессонно –
Мы ходим стражей между снов
И, вглядываясь в лица спящих,
Вниз головой во тьму летящих,
Неразличимые почти,
Мы входим в чёрные зрачки,
Распяленные, как тоннели,
Животным ужасом... Сквозь них
От века в этот мир летели
Создания миров иных –
Крылами своды задевая,
Вонзая перьев сталь и медь
В глазное дно... Так жизнь живая
Глядит в свою живую смерть
И узнаёт её, не смея
Открыть или закрыть глаза,
В зрачке сжимая птицезмея,
Паукольва, ящеропса...
Ты полагаешь, это странно?
Слабо увидеть наяву,
Как эти твари мнут траву
В Центральном парке у фонтана?

3
Ты видишь – это их следы:
Асфальт продавлен и раскрошен.
Они – посланники беды,
Гнездящейся в далёком прошлом,
Но приходящей в тёмный сад
На бал, на выпас, на расправу...

Ты знаешь, что такое ад?
Боль подвергается расплаву
И превращается в металл.
Когда бы ты об этом знал,
Не стал бы лгать себе так честно.
Когда б тебе открылась бездна –
Ты запер бы ворота в сон.

Дай руку! Прыгай на газон!
Теперь за мной. Так ты не видел,
Чем в полночь полнится фонтан?
Смотри – хромой чугунный идол
Ворота сторожит вон там,
Где все они уже толпятся
И выдыхают жирный чад.
Их перепончатые пальцы
Сквозь прутья частые торчат,
Их глотки клёкотом и рёвом
Взрывают ночь, вздымают дым.
Смотри – ты ими очарован.
Смотри: ты поклонялся им.

4
Нас укрывает только тишина.
Ты полагаешь, я была должна
Принять твои предательства? И молча
Простить тебя? Ну, нет! Сегодня ночью
Прошествуют садовою тропой
На затяжной кровавый водопой
Чудовища твои! Смотри, как слизь
Неотвратимо разъедает жизнь,
Как, осыпая чешую и перья
На каменных дорожках и мостах,
Идут тобою вскормленные звери,
Идут твои бессилие и страх.

Да, по утрам сюда детей приводят,
К фонтанам, на дорожки, на траву,
Но камень сохраняет смертный холод
И продолжает бредить наяву.

Вот лук – держи. Серебряной стрелой,
Светящейся лучом в ночи сырой,
Во тьму меж крыл старательно прицелься –
Там у химеры что-то вроде сердца,
Котёл углей... Оттуда дым и смрад,
Когда они друг с другом говорят.

Дрожишь? Роняешь стрелы? Прячешь взгляды?
Их слишком много на дорожках сада:
Один удар любой из этих лап –
И всё.

Да я уже сказала: слаб
Подкидыш! Дай стрелу. Уйди за спину.
Учись: я на мгновение застыну
Меж двух ударов сердца наяву –
И отпущу тугую тетиву.

5
Как тут не оглохнуть от дикого смрадного крика!
Ворота открыты. Мы встанем и выйдем открыто,
У всех на виду. Ничего, никого не боясь.
У этих химер вместо крови – холодная грязь.

Идём, же, идём! Не смотри и не бойся расплаты –
Сквозь молнии взглядов и рёва глухие раскаты
Идём! За спиною, в кромешной звериной тоске,
Химера сдыхает на грубом садовом песке,
И крылья её темноту полосуют в лохмотья...

Ты был на охоте. Запомни: ты был на охоте.

6
Ночь удалась. Охота удалась.
Теперь ступай. Твоя добыча – ужас,
И с этим надо жить. И каждый раз
Ты будешь видеть, как вопят и кружат

Химеры снов, чудовища глубин
Сознанья твоего. И ты один
Пойдёшь сквозь ночь, и жизнь, и поле брани,
И тьма дымиться будет в каждой ране
Души твоей.
Прости. А мне пора.
Мы всё-таки дожили до утра.

7. (P.S.)
Живи, если хочешь – такая удача редка.
Пиши, если сможешь. Воздушная почта мгновенна.
Немыслимый ветер опустится вдруг на колено,
Листочки твои перехватит незримо рука
И будет держать на весу, будто стаю в полёте...
Ты был на охоте. Запомни: ты был на охоте.

* * * (2008)
Выходя из маршрутки у базара или вокзала,
«Ты высокий, как небо» – цыганка ему сказала
И пошла, загребая подолом сухой снежок,
У бродячей судьбы золотой забирать должок.

А водила... Водила до первого поворота
На дорогу глядел и лыбился криворото,
И дышало небо в крутое его плечо
Равнодушно разгневанно, холодно горячо.

* * * (2009)
Александру Конопелькину

Окарина окраины, скука
Долгих жалоб на бедность и страх...
Но едва безысходная мука
Умолкает в неловких руках,

Серебро покрывается чернью
И губительной зеленью – медь...
Только в утлом своём заточенье
Тёплый воздух пытается петь,

И однажды из слабого праха
Выдыхает себя невзначай...
Остальное – печаль и неправда:
И неправда, а всё же печаль.

* * * (2009)
Уже черны поля, но ветер словно срезан –
Небесная плита на грудь его легла.
Засадный снежный полк стоит за ближним лесом,
И лошади грызут стальные удила.

И всадники, терпя немыслимую муку,
Сквозь зубы цедят вдох, глазами холод пьют,
Но дрогнула река, и льды уводит к югу,
Как будто души тех, кого сейчас убьют.

Последняя метель – погибельная сеча!
О, сколько ляжет их у алтаря весны,
Пока она свои негаснущие свечи
Расставит вдоль дорог по краю тишины...

* * * (2009)
А ты уже цветёшь! А ты уже трепещешь...
А я ещё боюсь невольно угадать
В холодной высоте далёкий гул зловещий –
Там ветер верховой гуляет, словно тать.

Но ты уже цветёшь, и вольно ветви льются
В протянутую горсть прохладной белизной,
И плещет молоко в глубоком синем блюдце,
И тает в молоке густой медовый зной...

Блаженствуй и пируй, цвети и будь счастливой!
Возьми меня в свои ночные сторожа –
Я всё равно не сплю в весенние приливы,
О ветре верховом тревожится душа.

Ей радостна твоя спасительная смута –
Весенние сады залиты белым сплошь,
Пока приходишь ты в неверный сон под утро
И словно молоко тоску живую пьёшь.

* * * (2009)
Я жизнь твоя, я сон твой безымянный,
Припоминаньем спутанный к утру.
Не окликай Мариной или Анной –
Без имени умру!

Я жизнь твоя – уже ненужный воздух.
Пыльца на крыльях смятых. Детский страх
Не быть. Я твой попутчик в поздних,
Непоправимо поздних поездах.

Под утро просыпаешься – пустое
Купе, сквозняк, озноб и тишина...
Я жизнь твоя – я ничего не стою,
Сама себе цена.

* * * (2010)
Тает воск от лица огня,
И за воздухом, как за тканью,
Жизнь таинственная меня
Опаляет своим дыханьем.

Золотится её пушок
Над высокими тополями,
Прикасаешься – словно шёлк,
А вдохнёшь – и взлетает пламя.

Светел храм, где свеча свечу
В тишине узнаёт по свету,
По молитвенному лучу,
Нисходящему словно сверху

И вплавляющему во плоть
Ненадёжную, восковую,
Всё, что мыслил во мне Господь,
Всё, что я в небесах взыскую.

* * * (2010)
Как тесен мир! Как жёстко вымощен
Тяжёлой плиткой городской!
Как неумело, жалко вымышлен
И назван жизнью и тоской!

Но распахнётся пыльный занавес –
И в ослепительную брешь
Нахлынет свет, прольётся заново
Поток немыслимых надежд!

Настигнет сердце – и опомнится,
Подступит к горлу – и замрёшь,
Пока свинцовая бессонница
Не обратит прозренье в ложь...

* * * (2006)
В пальцах сминая слабенький мякиш,
Хмуря чело,
Не для чего-то крошишь и манишь –
Ни для чего.

Вот – прилетели! Крохи ссыпая
Рядом с собой,
Думаешь: стихнет эта слепая
Жгучая боль,

Меж слепотою и слепотою,
Солнце прикрыв,
Кто-то присядет рядом с тобою
В шорохе крыл

На золотисто-радужной кромке
Яви дневной...
Веки поднимешь: прибраны крошки,
Все до одной.

 

 

Ягодинцева Нина Александровна родилась в 1962 г. в Магнитогорске. Выпускница Литературного института имени Горького, член Союза писателей России с 1994 г. Кандидат культурологии, доцент кафедры режиссуры театрализованных представлений и праздников Челябинской государственной академии культуры и искусств. Автор восьми поэтических книг, цикла учебников «Поэтика», переводов с азербайджанского и башкирского языков, а также более 500 поэтических, литературно-критических и научных публикаций в литературных и научных изданиях. Стихи вошли в антологии: русской женской поэзии «Вечерний альбом» (Москва, 1991), «Антология русского лиризма. ХХ век» (Москва, 2000), «Русская сибирская поэзия, ХХ век» (Кемерово, 2008) «Наше время: антология современной поэзии» (Москва, Нижний Новгород, 2009), «Русская поэзия. ХХI век» (Москва, 2009). Лауреат Всероссийских литературных премий им. П. Бажова (2001), им. К. Нефедьева (2002), им. Д. Мамина-Сибиряка (2008), лауреат Всероссийского конкурса «Лучшая научная книга-2007». Участница первого и второго томов «Антологии современной уральской поэзии». Живет в Челябинске.



Евгения Суслова (Нижний Новгород) о стихах Н.Ягодинцевой:


Центральным метасюжетом в поэзии Нины Ягодинцевой становится событие апостериорного сопряжения мира личной ис­­тории и мира Большой Литературы. Границы обоих отчетливо видны, не «плывут». В ожидании причастности – через волевое вглядывание лирического «я» – после тридцать четвертой песни химеры выходят на поверхность земли. Их живительного источника, самого путешественника не слышно. Его прикрывает голос проводника – не Вергилия, а Беатриче.
Перед стихотворениями Нины Ягодинцевой всегда – при чтении – стоит будто бы ещё одно прозрачное стихотворение. Второе, речевое-телесное, должно полностью его повторить. Неотъемлемость этого повторения и задаёт вектор восприятия текста. В этой направленности выплавляется эффект узнаваемости того, что узнанным по определению быть не может... Интересна «голосовая» организация цикла стихотворений «Охотники на химер». В то время как мир переживаний лирического «я» задаётся посредством модернистской метафоры, выписан через литературные отсылки к женской поэзии Серебряного века и предельно нюансирован, мир героя аллегоричен и ориентирован на «культурного» читателя, владеющего кодом средневековья.
Это мир не субъектно-субъектных отношений, а скорее, субъектно-объектных, и психологические мотивировки героев тотально не совпадают. С точки зрения исторической поэтики, по Бройтману, автор создает мир стихотворения, поэтологически близкий произведениям эйдетической эпохи. В других стихотворениях лирическое «ты» является не сюжетообразующим, а формообразующим фактором, риторической меткой. Автор не только обращается, но и обращает. Молчаливый ученик своего учителя, герой претерпевает его всезнание.
Модернистский контекст также чрезвычайно важен для понимания поэтики автора. Сама идея стихотворения как формы, через которою возможна трансляция подлинного, служит первичной посылкой письма. В данном случае можно было бы сказать, что стихотворение – это место метафизики как таковой.
Ад занимает теперь и городские пространства. При этом одновременно город также храм на открытом воздухе, в котором возможно преображение. При такой топологической двуопределенности ещё лучше видна грань между внешним и внутренним. И переход первого в статус второго всегда маркирует лирическое событие. Так, событием становится как обнаружение химерических грехов, так и урок уничтожения чудовищ.
Через Цветаеву-смычку в стихотворениях Нины Ягодинцевой возникают и классические фольклорные формы, скажем, параллелизм с отрицанием, и стиховое переходит в песенное. Становится слышен из-под земли голос Орфея. И опять – это голос лирического субъекта (мы сознательно избегаем неудобоваримой формы «лирическая героиня»). Так Цветаева и Рильке петляют через лирическое «я» Нины Ягодинцевой и всё-таки замыкают свой круг.
На внутреннем экране очень быстро летят живые картины ушедших. Легче и труднее ворованного воздуха проносится знак Мандельштама, знак Ахматовой, знак саднящей смерти по случаю. Лирическое «я» смотрит сквозь время. Самое точное и плотное – слово о мёртвых. И ему противостоит ад – как слово о живых. Парадоксально, но именно в момент выговаривания слова тому, связь с кем возможна только посредством сна, возникает живое лирическое «ты». Голос освобождается от предзаданности формы. В этот момент и автору, и читателю дается точка отсчета – различия историй, Большой и малой, становятся необнаружимы.



ГЛАВНАЯ | 1 ТОМ | 2 ТОМ| 3 ТОМ | СОРОКОУСТ | ВСЯЧИНА| ВИДЕО
Copyright © Антология современной уральской поэзии

 

 

 

 

 

 

 

ыков