2
         
сальников рыжий кондрашов дозморов бурашников дрожащих кадикова
казарин аргутина исаченко киселева колобянин никулина нохрин
решетов санников туренко ягодинцева застырец тягунов ильенков

АНТОЛОГИЯ

СОВРЕМЕННОЙ УРАЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
 
3 ТОМ (2004-2011 гг.)
    ИЗДАТЕЛЬСТВО «Десять тысяч слов»  
  ЧЕЛЯБИНСК, 2011 г.  
     
   
   
         
   
   
 

ЕВГЕНИЙ ТУРЕНКО

 

КОРОВЫ (2005)

Коровы идут и – вброд,
Рогатые, как вода.
В стезю зацветает лёд,
И голод мычит, когда

Фатальные их глаза
Спасают от слёз страну.
А вслух мельтешит коза,
Похожая на войну.

Вперёд полегли полки
От густопорожних бань,
Как мёртвые мужики.
А если не веришь – глянь.

* * * (2005)
Наталии Стародубцевой

Мальчик с пальчик, Бог с тобой!
Я тебе не Айболит.
А иди-тка ты домой
и порадуйся навзрыд.

Напиши к себе в тетрадь
что ли смех и самый свет.
Свойство света – исчезать,
а у смерти свойств нет.

* * * (2009)
около сна слева
там где себе место
перемолчи слепо
честно

чисто беда ваша
а не куря Яву
скажет твоя Маша
мяу

завтра отдай куклу
дуре бомжу мужу
а сохрани букву
как SMS-душу

* * * (2008)
Мама сквозь ночь говорит.
Взгляд, это наоборот –
свет. Как уснёшь от обид,
так и трава не растёт.

И не продолжишь ответ,
а начинается даль.
В прошлом, которого нет,
правда простительна – глянь...

То есть, вина не слаба,
честно, что – мысленно красть.
Сделай из мухи слова –
пусть им летается всласть.

* * * (2008)
Тусклая Катя живёт накануне сада,
Около прошлого, и продолжает ждать
Самого ясного чувства... а это надо,
Или не надо это? Не парься, Кать!

То она бдит на славу, то метит спину
Чётной помадой, как бы – по себе скользя.
Не доискаться истин Катину сыну,
И неразменная вся она, чисто – вся.

Кроме того, листва – с высотою вровень,
Время слоится вдаль, и цветёт жасмин.
Самая Катя внимательно смотрит в корень
Или не смотрит в корень, а хрен один.

Плёвая Катя мутит середину света,
Происходящего из белены и льна,
И глубина ей ведома без предмета,
А не страшна!

И вдоль воды, и далее – до Аляски,
Где не смутят дыхания смех и стыд,
Как остальные запахи, дни и краски,
Сад угасает... и тёплая Катя спит.

* * * (2007)
Так не поможет стыд,
Как различит Господь,
Память в завязке спит –
Не удивляйся хоть!

Крохотный мой дитё,
Вслух ото сна до сна
Самое ё-моё
На.

* * * (2007)
Корова моя, корова... я скоро буду
кормить и доить тебя, и пасти телёнка,
а не предаваться пьянству, тоске и блуду,
и стану простым и вещим, моя Бурёнка.

А также... цветут ромашки, и пахнет утром
навозом и сеном, едва загремит подойник.
И, кроме всего, надеюсь казаться мудрым,
продольным и терпеливым, как пятидольник.

От парнокопытной зги до парного лета,
уж если не сладок вкус, как сочна мелисса,
то – дождик недолго, поэтому есть примета,
молочная, как – не знаю... Попробуй, Лиза!

* * * (2007)
Не надышаться голосом – воздух сужен
ли? Однородный свет – ни о чём, и – нем.
Чистую правду честно следить по лужам –
было бы с кем...

Якобы, воробей за себя сгодился.
А продолжай по памяти первый взгляд,
и слепота изысканна – наугад.
Твой престарелый я навсегда родился.

* * * (2006)
Скорее вставай, а не то – опоздаем на каторгу!
Сегодня – опять, и никто никого не поймёт.
Уж утро на завтрак, и ужас хватается за руку,
а стрелки повёрнуты внутрь – в отпад и в улёт...

Да, разве такую, по сроку гласит, тягомотину
читая – шестая?.. бедовую важность листать! –
чукотский иврит заплетать за родимыя тётину –
вчерашней Отчизной не гребуя – мать-перемать...

Огромная тупость во власти до сласти проварена,
а возит причину вагонами – вдруг, и спьяна.
...Земля – говоря до нуля, что ли?.. Женька Изварина,
во всех околотках, от жизни, одна и одна.

А ты – обернись, погодя, и не смей опечалиться! –
тогда отзовусь и пойду – по костлявую твердь:
по право – Зыряновка, а по сравнению – Талица,
ни, что ли, не зная, – какая-другая Сысерть...

И там, за заводом, за прудом – за труд и терпение
приидет уже – не беспамятство, а забытьё –
такое родное и лёгкое, как откровение,
прозрачное время святое – твоё и моё.

* * * (2006)
Не пытаюсь, не кляну,
Помню и смотрю,
И люблю тебя одну,
Милую свою,

Невозможно и нельзя
Зная про себя...
И червивей, чем земля,
Родина моя.

* * * (2006)
Ангела не видно
даже, и не слышно.
Заживо обидно.
Радости не вышло.

А чего бы проще –
и того бы чище:
оставаться тоще
и прощаться нище.

БЕЛИБЕРДА (2005)

Жаль, что умер Заболоцкий.
А тебе и время – моль!
Только маятник уродский
оглашает ноту – ой,

с бородой, как та собака
за окном, и заодно –
одинаково, однако,
одиноко и давно.

* * * (2004)
Вор не скажется, смех низачем,
и по смерти седьмая печать,
как по власти Адам и тотем,
чтобы язвой чуму исцелять.

И до дня допускает Лилит, –
глянь на радость: бела – не бела...
На пожарнике шапка горит
и уже догорает дотла.

* * * (2004)
Радость всегда одна, а сегодня скука,
в голос – тоска тоской до дверного стука.

Эхо осы темно, а комар пытливый
пробует вес на вкус меж стезёй и нивой,

где не скрипит, а хнычет, играя в прятки,
ходит лопата вдоль непрерывной грядки,

стонет в корнях трава, умирая, или
люди тебя заспали и тень зарыли.

* * * (2004)
Тишина крадётся слева,
по пятам кусает небо,
и предчувствует по слуху,
и жуёт живую муху,

и слетается на грядки,
по весне играет в прятки.
Говорю себе – не слышу,
и не знаю, и не вижу.

* * * (2006)
Скоро станет так темно,
как не может быть.
Я забыл тебя давно –
так нельзя любить.

Как ни сказано опять –
ждать и догонять,
потому что не понять,
если не понять.

* * * (2005)
Скоро снова понедельник, или – понемногу
Осветляешь, усыпляешь, солоно не ждёшь.
Применительно – до смеха – выглядишь, ей-Богу!
Закруглённая уловка – мнительная ложь.

Хорошо любить поможет строчка-полукровка,
от Перми до горизонта – затемно – за треть...
Выше бремени витает божия коровка,
а никак увидишь, то есть – если не смотреть.

МОРЕЛЛА IV (2005)
(амплификация-2)

Дорический образ взрастал тяжелее света.
Клубилась химера и деревенела даль.
Откуда-то справа однажды светало лето,
и ты повторял относительно эха: – Дай...

Тогда возникали уродливые предлоги
в берёзовых пятнах, пупырышках и чертах.
Одни – уходили, безжалостны и убоги,
и свет отражался в невидимых их следах.

И Бог повторялся, а некуда было деться.
Беда голосила, но день обращался в прах.
И память подглядывала за собой впотьмах.
Хотелось пожаловаться и совсем раздеться.
...........................................................................
Она возвращалась, но стыд утыкался в ноги,
и прошлое останавливалось на мосту,
а буквы смыкались в ужасе в некрологе,
и дети и люди смеялись сквозь пустоту,
и все были внешне богаты, добры и строги.

* * * (2005)
По-любому, мимо –
не хи-хи тебе!
Жаба задавила,
дура в декабре.
А честнее смерти
и моложе дня
алкаши и дети.
Не было меня.

* * * (2005)
Там волосы цветут
сквозь кажущийся йод,
а не за отворот
расстрижены, а тут

шатается вода,
пришитая гвоздьми,
как маятник – туда –
сюда её возьми,

где время до коры
ветвистых перемен
закатано в костры,
как полиэтилен.

Ни ангел не споёт,
не Байрон – трансвестит...
Бумажный гололёд
сквозь губы говорит,

когда звонишь себе
слегка и не с листа,
в единственном числе
четвёртого лица.

* * * (2003)
Евгению Касимову

Изобретатель шнурков, мытарь подкожной скуки,
Что тебе снится там – что не отъявлено в звуке?
Вдоль – и то поперёк – запросто бедолаге.
В доме повесившегося ни-ни о бумаге.

Вот вам и вся любовь, если считать по пальцам,
Как за спасибо китайцам – не пригубив коровь-
Е, извиняюсь, не прописное млеко
Для – из варягов приплывшего сдуру зэка.

Разве теперь поймёшь жизнь – как одно и тоже?
И башмаки прохожего засветло не похожи
Ни на какую вещь – усугубляют, ибо
Уличное домино заполуночной рыбы.

Женщина смотрит впрямь – ей неприятна разность,
И, соблюдая праздность, взгляд указует пьянь.
Ты говоришь «ау» и исчезаешь втуне.
Здравствуй, моя родная! Какая плохая погода в Туле...

* * * (2005)
Разве другое поймёшь,
точно – во сне углядишь,
как запятую соврёшь –
не повторишь.

Не получается – зря
плохо жалеешь себя,
от фонаря говоря,
до фонаря говоря.

* * * (2004)
Пора отвечать, а честна безучастность.
И, заживо, взгляд – поперёк.
Попробуй заказывать в точности частность,
а, может, уверишься впрок.

Причины вихляются вяло и куце,
потом наступают кранты.
В таких преступлениях не сознаются.
А не сознавайся и ты.

* * * (2005)
Наталии Стародубцевой

А то отстань от себя на шаг,
а то наплюёшь на нет,
когда приснится цветной пустяк,
похожий на Божий свет.

А ты не бойся жалеть – иди,
по времени говоря,
когда увидишь меня вблизи,
на взгляд впереди себя.

* * * (2004)
Муха по лету летает,
эхо догоняя,
ничего не понимает,
бедная тупая.

А паук её жалеет,
мягко пеленает,
аккуратно обнимает –
поедом лелеет.

А потом настанет осень,
жуткая мокруха,
и тогда читай до точки –
вот какая муха...

А чуть что – bye-bye, Елена,
вечная Сунцова.
Хорошо, когда всё знаешь,
кроме остального.

Нет – с картохою на ужин,
или – живы будем,
и прощай, когда не нужен
ни себе, ни людям.

АРХЕТИП БЕЗОБРАЗИЯ (2003)

Тысяча лет до завтра – это, конечно, нечто,
типа – частично вечность – минус – понятно, что
трахаться нужно долго, трепетно и беспечно,
чтобы потом не снилось утро в чужом пальто.

То есть, на ощупь: Оден – блин – Илиада – десять
раз не за полшестого, типа – пора вставать
затемно на работу – вежливо всех повесить
и расстрелять два раза – плюс, как однажды пядь –

десть – что ни есть, бумага: printer – цугундер – phallus,
чувство в обнимку с тенью – дробь с пустотой внизу.
Город – никак – порушить запросто или за раз,
значит, давай состроим дарственную козу.

Нежели безымянно, со сквозняком во взоре:
veritas – класс – Кальпиди-с – элементарно – фиг!
Памятник, откровенно, будет тебе на зоне,
в... между прямых колоний – в греках твоих родных.

Стрёмно – одновременно – yes – ананас – литота –
хватит – не катит – катет – типа – прикольно длит
вымысел – Агамемнон – трусики – резус – рвота –
о – как не светит – рэкет – причет – анод – иврит –

мясо – гекзаметр – порно – прятки – ублюдки – боги –
следуя за... не помню – слухи с восьми сторон,
типа – контрольный выстрел в пятку и – делать ноги:
вон из родимой Трои и отовсюду – вон!

То есть – гуляй налево, где поперёк Садовой
улица так упрётся – нипочему гнобя.
Пишется, как зовётся: Ленина – им. Сунцовой...
Запоминай названье: хрен им, а не тебя!

Энту любовь танцуют бестолочи и снобы,
каясь до изумленья и норовя – как все...
Девственность кровожадна равно настолько, чтобы
втюриться бесподобно и подражать попсе.

Вот почему два смысла ради одной халявы,
типа войны до смеха или – воды во льду...
Буквы затем и книжны, мысленны и корявы.
Долго живи забвенно – я тебя подожду.

P.S.
Вспомни – за что мобильно-важно урыли Лёшу...
Жалко – картошка-детка, или иначе, чем
хочется и неймётся, типа – не лезь под кожу!
Зуммер куснёт комарик, краткий, что – слеп и ем...

* * * (2006)
Я много водки ел,
не покривив водой,
я был горазд и смел
с единственной тобой,

и падал, погодя,
двоясь – пока уймусь...
Не бойся ты меня,
я сам себя боюсь.

ЛИТЕРА (2005)

Где Божнев – там и ты,
и снег идёт сквозь свет,
и смерть скликает сны;
пойди – пойми её.

Любовь страшней, чем Фет –
черна до хрипоты,
и снег идёт сквозь свет.
Вот, собственно, и всё.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ (2004)

На фоне мерзлоты
чужого октября
слоняются менты,
по фене говоря,

и падает число
на каждое вчера,
где не было давно
ни одного мента.

Менты, менты, менты,
менты по всей земле,
на фоне мерзлоты
по фене – в октябре

скитаются по дню,
сбредаются к УПИ...
Я молча говорю:
– Так не бывает. Спи.

* * * (2005)
Дальше видишь – тише скажешь,
повторишь, как никогда.
Два подобия развяжешь
ото сна до вещества.

И безделицей чревато
уязвимое родство –
жизнь на ложь моложе брата,
а не старше никого.

ГОЛОС (2005)

Я тебя знаю раньше Востока времени.
Если теперь перечитывать по живому,
Птичьему, костному и по цветочному семени, –
Память полынно тебя позовёт по имени.
Голос, подавно, меня отведёт к Иову.

В частности, древесина – это осина –
Дробь – сердцевина – низина, далее – глина.

Там на пустых местах колосятся жерди,
И отлучают свет ото сна до золота –
Луковая похлёбка вчерашней смерти,
И чечевичный взгляд молодого голода.

Лунные пальцы созрели на козьем вымени,
Пористый привкус воска кусает скуку.
Если не отвечать – напиши и выбели,
Чтобы согласным длиться к дверному стуку.

Чтобы не повториться и не озаботиться
О переносных сферах и сотах – вслух,
Есть для тебя – завистница и работница,
Пчёлы и меры, и – много.., и всё – из двух.

Так начинается слабость на медном нёбе –
Пресная пыль, и недолгие слёзы – обе.

Разве почудится здесь: черепичная ижица,
Слева – оливы, пригорка мучнистая лепка,
И тишина, и отдалённо слышится
Семьдесят первый Псалом – и потом распевка...

* * * (2007)
Автопортрет идиота.
Масло. Картон. 50
на 50.
Одиноко-
типологический взгляд.

Рожа! – и уши дотошно...
В общем, конкретное чмо!
Знаешь что! – я не нарочно.
Так получилось само.

* * * (2007)
Андрею Санникову

Недотыкомка живёт
до весны на зоне.
Не старательно, как – мёд...
и сосёт без соли.

Ты прости меня, пойми,
умирать не рано, –
остаются только дни,
абсолютно справа.

* * * (2007)
Сколько чуточку ни пей,
скоро не пройдёт.
Но по совести своей –
полный идиот.

Вдоль верёвочки без мыл –
мёртвая петля.
Падай, я тебя убил,
милая моя.

* * * (2005)
Надеяться ждать устав,
каная одно в одном, –
ни в чём никогда не прав,
зато виноват во всём.

Потом, понимай вдвойне,
без четверти говоря...
Зачем эта боль тебе? –
пусть будет она моя.

* * * (2005)
Непоправимый свет
В проволочном нутре.
Прошлого в слове нет.
Голос искрит вовне...

Лагерной суки взгляд.
Тошный под небом лай.
Чёрный бушлатный ряд.
Как ни прощай – прощай.
СТИХОТВОРЕНИЕ (2005)

Я ухожу, мой ангел, далеко –
пить Рококо и квасить Сулико,
Клико – такой же фраер, как и я,
любовь моя!
...............................................
.....................................

* * * (2007)
Оле Мехоношиной

Знаешь, что – скоро уже зима
выболит напролёт,
станут бесчувственными слова,
и голова пройдёт.

Разве так можно кропать следы –
как отомрёт земля?..
Если ты будешь со мной – на ты,
я тебе буду – я.

*** (2006)

1
Помнишь? – давным-одно,
а не Сафо-собой –
утро в пустом пальто.
Как никому – чужой,

хочешь наоборот
знать про себя себя,
и отвечать нельзя:
голос живьём сжуёт.

2
Каешься невпопад,
как с наготы до пят
не раздвоить в-седьмых,
а – целовать под дых.

чтобы смеяться в мать,
скуку черным строгать,
взгляд соскребать с ветвей
и не любить детей.

3
Эхо зевает вслух,
пробует вкус слюны,
прячет солёный звук
внутрь листвы.

Дерево смотрит вдоль,
в даль утыкаясь, в день,
где между мной и мной
дверь.

* * * (2009)
Купивший мой покой
За мой пустой карман,
До точности пустой,
Не лезь ко мне в карман.
Мы всё потом поймём,
Не помня ничего,
Что чудо лишь во всём.
А больше ничего.

ВТОРОЕ ВОСПОМИНАНИЕ (2008)

То есть, всегда – всегда... и не стой, как трезвый
Маятник, например. Посмотри обратно,
Чтобы себе признаться, с небесной бездной
Правды сверяя – как белые сны и пятна.

Около времени, а не куда кривее –
След или свет, не понять, – потерпи недолго...
Парус бледнеет, а эхо кряхтит, немея,
И из всего сего выпадает Волга.

Знаешь что, пусть! – наизусть как есть, так оно и – Путин...
Не оттого, что вброд и с больным билетом,
Кто там кого, чуть что, безответно будит
С пафосом, с удовольствием и с приветом?

Или грешно до смеха – начхать как нужен,
Но пополам забыто – где мат, где перед...
Грабельная, грёбаная револьюшн!
Витка, скажи – как жутко!.. они не верят...

Разве теперь – теперь, если бред и слякоть,
И со вчерашнего не попадаешь в строфу?
Беглые чувства наспех оденешь в робу,
А не умеешь врать, так и не хрен лапать.

Не отвечай, я знаю, что срам честнее,
Чем повторять бездетность напропалую,
С точностью до полубуквы, похабно смея
Взгляд возвращать по памяти, и – впустую.

150, лимон, непременно – Winston,
как и положено – краткий повтор вначале...
Это уже и не постмодернизм, а свинство,
То есть – блевать в чужой шифоньер (с вещами!).

Абы – начхать на то? – надо очень точно
Подрасчитать – потом не промазать мимо.
Переведи меня на себя подстрочно,
Перелюби послушно... А, в общем, мило...

Чётко станцуй без радости в перебранку,
А надоест – оставишь на завтрак запах,
Переоденешь прошлое наизнанку,
Набело, навсегда, а ещё на – запад

Перелицуешь лень – понарошку, глянь-ка,
Как ничего себе по-другому – лишку:
Тычется там головой разве Танька-встанька
В тень, набивая ей на макушке шишку?

А по себе в заначках кулак да фига,
Что – от больших объедков гноятся дёсна.
Хватит уже... и заполучи, амиго!
Вечер... Не вечность, то есть, а просто – поздно.

ВYE (2010)

1
Пространство, время, вещество...
Какие розные пейзажи!
Пойдёшь по памяти и даже
не повстречаешь никого.

Вернёшься вслед, а не смешно,
обыкновенно и нелепо –
такой Тагил, такое лето...
И всё прошло.

2
Твоя Америка бездетна,
она ворует всё у всех
и нарывается конкретно
на мат и смех.

И на Манхеттене, не зная
нерусского ни языка,
вникай, улётная такая,
пока...

МАЛЯВА (2007))

Передай её Гийому и не смей обратно...
Почему? – что не придумать ждать и забывать,
как надписано попятно, платно и подавно –
относительно, на зоне, девушек и Кать.

А – икать, как будто память тычется оттуда,
где колония в колоду вдрючит пополам.
Но стеснительная прелесть – внешняя простуда.
А ни в коем переплёте – водка и «Агдам».

Почитай... как гильотина нежит по-французски
после книжного Тагила – к нижнему белью...
Что ли устрицу ссопливит горе под закуски –
что ли? – ужас отгадает девственность твою.

Так нельзя, как – не по фене, матерного слова...
Возле дома две скамейки, и одна земля.
Разве? – Родина Святая: прошлого – ни снова,
ни опять, когда светает, – прямо говоря.

А живи, как – отольётся в небо – ни колодца,
без окна за две решётки. Нюни – горячи?
Поори мне! – что не спится, плачется, неймётся,
а не вздумай возвращаться. Женщина – молчи.

ТАГИЛЬСКИЙ РЕГГЕЙ (2008)

Сухомятка по понятиям,
стоеросовая жвачка,
междометие с изъятием,
перекличка – то ли спячка.

Нафуфырь почаще внешнего
сто двенадцатую с ручкой
безнадёжного и здешнего,
а под мышкой и – получкой...

Говорю уже, что думаю –
за Америку и Хайфу...
Ты, Наташка, дура дурою,
и тебе оно – по кайфу.

Как живьём бухому слесарю
мнится Троица: в Бутырках –
честно цезарево кесарю –
гнать поминки на опилках,

маясь поревом и варевом...
No tickets! – в вышнем чарте.
Ни ответа, ни печали! Вам...
Я откинулся. Прощайте.

 

 

Туренко Евгений Владимирович родился в 1950 г. в городе Венёв, Тульской области. В 1972 г. после окончания строительного факультета Тульского политехнического института уехал на Урал, работал в строительных организациях Красноуральска, Лесного и Нижнего Тагила, занимая должности мастера, начальника цеха, главного технолога, главного инженера и директора завода. С 1986 г. занимается педагогической деятельностью, преподавал в техникумах и других учебных заведениях Свердловской области. В 1991-92 гг. участвовал в создании Нижнетагильского молодёжного муниципального театра, работая исполнительным директором. Публикуется с 1981 г. Член Союза писателей России. Инициировал в Нижнем Тагиле создание литературных студий «Ступени» (1991), «Миръ» (2003). Лауреат премии «ЛитератуРРентген – 2005» за вклад в развитие актуальной поэзии. Автор книг «Белые листья» (Москва, 1991), «Повторение» (Екатеринбург, 1994), «Вода и вода» (Челябинск), «Абсолютное эхо. Возвращение» (Екатеринбург, 2002), «Ключ к песочным часам» (Нижний Тагил, 2005), «Сопроводительное письмо» (Нижний Тагил, 2007), «Предисловие к снегопаду» (изд. «Русский Гулливер», Москва, 2011) и др. В настоящее время руководит студией «Кашира. 115-й километр» (Кашира) и очно-заочной школой-студией «Звонница» (Венёв, Тульской области). Участник первого и второго томов «Антологии современной уральской поэзии». Живёт и работает в Подмосковье (Кашира, Венёв).




Данила Давыдов (Москва) о стихах Е.Туренко:

Туренко известен как центральная фигура нижнетагильской поэтической школы; ныне он воспитывает юных поэтов в подмосковной Кашире и Венёве (что в Тульской губернии). Учительская энергия, впрочем, не должна заслонять яркий и совершенно самобытный поэтический голос Туренко.
Изломанность синтаксиса в этих стихах, анаколуфы, плеоназмы, тавтологии, пропуски логических звеньев работают на задачу максимально плотного, компрессивного проявления лирического субъекта. Этот субъект трансгрессивен, выходит за пределы «человеческого, слишком человеческого», но не красуется этим своим свойством, как, впрочем, и не эпатирует. Он просто существует за гранью ожидаемого, выходит в некий совершенно новый тип (само)остранения: «Так не поможет стыд, / Как различит Господь, / Память в завязке спит — / Не удивляйся хоть! // Крохотный мой дитё, / Вслух ото сна до сна / Самое ё-моё / На».
Суровая концентрация смысла парадоксально сочетается с нежеланием отказываться от поэтизмов, возвышенных образных моделей, порой демонстрируемых чуть ли не на грани (авто)пародийности: в этом смысле Туренко смелее многих авторов, вытесняющих целые пласты поэтического языка за их кажущуюся проданную первородность. При всей гиперконцентрации, поэтический строй Туренко близок не конкретистам, но «проклятым поэтам» русской эмиграции, таким, как Борис Поплавский (аллюзии на него часты у Туренко) или прямо упоминаемый Борис Божнев: «Где Божнев — там и ты, / и снег идёт сквозь свет, / и смерть скликает сны; / пойди — пойми её. // Любовь страшней, чем Фет — // черна до хрипоты, / и снег идёт сквозь свет. / Вот, собственно, и всё». Слом автоматизированного слова, преображающее «неостранение» отсылают и к прозе Андрея Платонова (чье имя также часто встречается у Туренко): «Сперматозоид, как смерть, одинок, / а, воскресая от ста миллионов, / молча глядит — как несчастный Платонов / на потолок. // Ты не читай меня и не люби, / но, всё равно, остаются пространства / для возвращенья, и для постоянства — / дни».
Структурообразующими для поэзии Туренко оказываются восьмистишия; ими, впрочем, корпус текстов поэта отнюдь не исчерпывается, но восьмистишия образуют контрапункт поэтического говорения Туренко. В новейшей поэзии (мне приходилось много об этом писать) восьмистрочное стихотворение становится чуть ли не твёрдой формой, «минимумом максимума», краем целостности лирического высказывания при тотально лаконизме. В ряду мастеров этой формы – от Натальи Горбаневской до Михаила Еремина, от Виталия Пуханова до Александра Белякова – Туренко занимает специальное место. Именно ему, быть может, выпала роль канонизатора неканонического, взломщика дискурсивных ожиданий – при весьма разных подходах к восьмистишию (от развёрнутой целостной метафоры до метонимических конструктов). Восьмистишие Туренко предстает чуть ли не «идеальным»: первая и вторая строфа сопологаются метонимически, образуя сверхсмысл на уровне текстуального единства: тезис и антитезис разрешаются синтезом не в явленной формуле, но в самой целостности стихотворения. При этом перед нами не минималистическая недоговоренность, но и не забалтывание предъявленного смысла: именно в таком объёме художественное сообщение преодолевает языковую энтропию.
Высокое косноязычие поэзии Туренко позволяет проникнуть в до- и за-языковые пространства, обнаружить за синтаксическим экспериментом убедительную картину хаотического, но значимого мыслительно-эмоционального мира: «И до смеха недотрога, / Жалость натощак, / от святого до слепого, / ладно, что и так — // откровенно, одиноко, / снежно и свежо… / А живёшь, конечно, плохо, / то есть — хорошо».


ГЛАВНАЯ | 1 ТОМ | 2 ТОМ| 3 ТОМ | СОРОКОУСТ | ВСЯЧИНА| ВИДЕО
Copyright © Антология современной уральской поэзии

 

 

 

 

 

 

 

ыков