2
         
сальников рыжий кондрашов дозморов бурашников дрожащих кадикова
казарин аргутина исаченко киселева колобянин никулина нохрин
решетов санников туренко ягодинцева застырец тягунов ильенков

АНТОЛОГИЯ

СОВРЕМЕННОЙ УРАЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
 
3 ТОМ (2004-2011 гг.)
    ИЗДАТЕЛЬСТВО «Десять тысяч слов»  
  ЧЕЛЯБИНСК, 2011 г.  
     
   
   
         
   
   
 

ОЛЕГ ПАВЛОВ

 

Полночный гость (2004)

По сумрачной комнате бродит сквозняк,
Вращаются гвозди.
Вращенье гвоздей – предвещающий знак
Полночного гостя.

С недужного дня он ко мне зачастил,
А мне интересно:
В какой из контор я сегодня в чести:
Подземной? Небесной?

Он хлопал в ладонцы, роняя из них
Тяжёлые книги, –
В манере Эль Греко тянулись из книг
Печальные лики.

– Смотри! – говорил он: – небесный лицей:
Одни херувимы!
Из них, почитай, в первородном лице
Уж нет половины:

Рассыпаны в прах, сожжены на кресте,
А этот – низвергнут…
А впрочем, не будем судить в суете –
Пусть судит, кто сверху.

Потом улыбался, лукавил глаза
С искрой голубою:
– Своих однокашников я показал,
Черёд за тобою.

И нехотя, будто в огне голубом
Предчувствуя что-то,
На стол, как на жертвенник, клал я альбом
С желтушными фото.

И гость близоруко клонился на стол,
И в странном усердстве
Моим одноклассникам тыкал перстом
Под дых и под сердце:

– А кто этот малый? А эта? А тот?
Неужто не помнишь? –
И снова моим одногодкам в живот
Бил палец наотмашь…

А я отвечал и за пальцем следил,
Взирая покорно,
Как ноготь под каждым черту подводил,
Что бритва по горлу.

Потом уходил, оставляя меня
С друзьями из детства,
И их адреса, номера, имена
Стучали под сердце,

И я им звонил в пустоту, в немоту,
В забвенье, в распадок…
Я так не хотел признавать правоту
Полночных догадок!

Но плыли гудки, угасая во мгле,
В ненастье, в несчастье…
Зачем ему в скорбном его ремесле
Моё соучастье?

Пусть правит один свой печальный маршрут
Полночный паромщик!
Но сумерки, ветер – и гость уже тут:
– Посмотрим альбомчик?

От реки до реки (2010)

От речушки рожденья
К великой забвенья реке
Хоть ползи скарабеем,
Хоть ланью лети налегке –

По начертанным звёздам
До срока прибудешь в тот порт,
Где Харон сушит вёсла
И ждёт пассажира на борт.

От реки до реки
До обидного короток путь:
Две любви, три строки
И вселенной сокрытая суть.

От реки до реки
Бесконечно велик переход
И чудесен, и сладок,
Как сон головой на восход:

Две счастливых любви,
Три удачных строки, и одна
Нераскрытая тайна –
Без цели, без веры, без дна.

Имена (2010)

В час от совы, когда по всем просторам,
Вдоль каждой имярековой реки,
Пустых коровок разведут по стойлам,
Как лики, стынут в окнах старики.

На возрасте, где чёрных зим без счёту,
Неслышно шевеля землистым ртом,
Жалеют жизнь, что прожили ни к чёрту,
А жизнь за гробом отменил партком.

Они не знают, что на самом деле
На самом высшем горнем небе – на
Законе Божьем – ангелы, как дети,
Зубрят на память все их имена.

ЗелЁный мир (2007)

Привыкайте к Зелёному миру,
Впредь – до самых октябрьских глубин –
Плыть безбрежному буйному пиру
По застольям российских равнин.

Отвыкайте от белого стона,
От монашеских скудных лампад,
Солнце в красном углу – как икона,
Дождь – что с райской лозы виноград.

Ночь как тень – проскользнёт незаметно,
Не успеешь её разглядеть –
Катит день ослепительно медно,
Птичвора начинает галдеть!

Кто тут скудную меру очертит?
Чан небесный грозой разогрев,
Майский ветер – гульной виночерпий –
плещет ливни по кубкам дерев.

Все – без удержу, без окороту,
Никакой иерархии нет –
Миру, городу и огороду –
Всем на равных даруется свет.

Жить! – приказано тварям и травам,
И не просто дышать, а расти.
Жаль, мы – чуждые этим оравам…
Мир Зелёный, прости!

Не лишай сопричастности к пиру –
Дай, хотя бы в проёме дверей,
Посмотреть, как к Зелёному миру
Причащают детей и зверей.

Плутон (2008)

Из планет разжалован Плутон…
Большинством он выброшен из темы.
Хорошо ещё, не из системы.
Впрочем, может, выбросят потом.

И кому он вдруг не угодил?
Тоже ведь, наверно, не с похмелья
И не с кондачка, не от безделья
Он в парад планет зачислен был.

Так из года в день, и каждый миг
Из рядов, печально поредевших,
Гоним тех, кто массой невелик,
Не на ту орбиту пересевших…

Внешне сохранив пристойный тон,
Между тем, пребольно бьём по роже.
Бит Платон. Теперь убит Плутон.
Неужели истина дороже?

Деревья (2006)

И деревья не вечны, хотя и хоронят людей,
И, как близкие други, встают у раскрытого гроба,
И включают нас в кольца, вбирают в сплетенья ветвей –
Это нас, уходящих, стремится запомнить природа.

Расторопные травы опутают, как на века,
Но уже через год позабудут, кого укрывали.
Лишь древесная память, как корни в земле, глубока,
И до сердца Вселенной восходит в смолистой спирали.

Но однажды, когда нас воспримут иные миры,
Треснут корни деревьев под тяжестью высохшей кроны,
И деревья падут от ударов весенней игры,
Как однажды попадали древних империй колонны.

И деревья не вечны... Но, вечным повержены сном,
Подминают эпоху, и нас забывает природа.
Только в этом забвении, в полном покое земном
Боли более нет – благодать! – Благодать и Свобода.

Баллада об окруженце (2005)

Из окруженья вышел я один...
Один за всех, пропавших в окруженьи,
Я продолжал безумное движенье –
Назад, к востоку, где разрежен дым.

Я полз, вжимаясь в мёртвые тела,
Перебегал, затишье карауля.
Меня не только снайперская пуля –
Меня шальная пуля не брала.

В меня бросали бомбы, и земля
Вставала на дыбы, как кобылица,
И я вплетался в корни, как змея,
Но полз к востоку, что зарей змеится.

Без счёту окон распахнул восток,
Без счёту глаз на западе смежались,
И кровь моя, и трав дремучих сок
Во мне давно в одно перемешались.

Я обходил селения, как зверь,
Вдыхая дух опасности с околиц, –
Чу! Где-то зябко заскрипела дверь…
Чу! Стадо обронило колоколец…

Там хлеб и кров, но там чужая речь,
И я, неслышно отступая в кущи,
Один за всех старался уберечь
Движение туда, где свет встающий.

И, наконец, я миновал межу,
Что глубоко, как по краюхе хлеба,
Подобно великаньему ножу,
На два ломтя разваливала небо.

Но чем я дальше оставлял разрез,
Тем дым был реже, и удары – глуше…
И, наконец, я выпал в мирный лес,
Как утопавший падает на сушу.

Среди цветной елани я лежал
И долго спал, а в тёмных травных чащах
Смешной жучок бежал, бежал, бежал
Из окруженья рук моих дрожащих.

И вдруг я начал узнавать места,
Где в пацанах мы правили ночное,
И речки золотая береста
Со свистом развернулась предо мною.

Знакомый холм, а уж за тем холмом –
Моя деревня, мой родимый дом.

Там тонкий свет тянулся из окон,
Высвечивая мать перед иконкой.
Я мать окликнул, но бессильный стон
Застрял под горлом ржавою иголкой…

Христос смотрел – простив иль не простив? –
Поверх меня – туда, где окруженье…
Мать уловила глаз его движенье
И обернулась, дверь перекрестив.

И от креста мне стало так легко,
Что я воссел с улыбкой на пороге,
И видел, как, мурлыча, старый кот
Проходит сквозь мои в обмотках ноги…

Я ахнул от догадки: – Боже мой!
И мать привстала, ахнув от догадки.
– Кто тут? – она спросила. Без оглядки
Я выкатился из дому долой.

Она за мною: «Кто тут? Кто тут?» – следом.
А я, упав с крыльца не вниз, а вверх,
Как в детском сне, объят неясным светом,
Стал подыматься плавно, словно стерх.

…Покуда дом хранила тень моя,
Всё мать смотрела в небо настороже...
Из окруженья вышел только я.
Но вышло так, что я не вышел тоже.

Ночное одиночество (2005)

Палитра вечера замешана
Густым предчувствием любви.
В окне напротив плачет женщина...
Господь её благослови!
Весь день проведши в ожидании,
То у плиты, то у окна,
Ещё надеясь на свидание,
Не верит сумеркам она...
А те спускаются, сгущаются,
И раскрывается судьба,
Где звёзды медленно вращаются
Вокруг полярного столба.
В таком же точно одиночестве,
Как эта женщина, точь-в-точь,
Они по имени, без отчества,
Её закликивают в ночь.
Крестом окна перекрёщенную,
Её возносит звёздный свод,
Включая новообращённую
В свой одинокий хоровод.

Сон (2011)

Деревья ходят меж людей стоящих,
Оглядывают с ног до головы.
Они всё ищут, ищут настоящих,
Не спящих. Но не спящих нет, увы.

Все люди зачарованы без срока,
Не в силах снять бездвижности ярма.
В заломах рук трещотница сорока,
Как на века, свивает терема.

Деревья ходят, ищут терпеливо,
Подолгу смотрят в тусклый круг лица.
А людям снится звонкий, торопливый
Бег тройки… Праздник… Сани у крыльца...

Двуцветное кольцо автомобилье
Вокруг бурлящих жизнью городов…
Деревья, спящие под снежной пылью
За пёстрыми заборами садов…

И так, во сне, недвижные, глухие,
Не принимая оклика дерев,
Во времени, как в огненной стихии,
Они исчезнут, замертво сгорев.

 

 

Павлов Олег Николаевич родился в 1953 г. в с. Кыйлуд в Удмуртии. В 1981 г. окончил Челябинский государственный институт культуры. Работал актёром, режиссёром и художником в кукольных театрах на Алтае и на Урале. Член правления Челябинской областной организации Союза писателей России. Лауреат государственной премии Челябинской области. Руководитель областного литературного клуба «Светунец» имени Вячеслава Богданова. Стихи публиковались в журналах «Урал», «Уральская Новь», альманахе «Южный Урал». Автор книг стихотворений «Апокрифы» (2003), «Изборник» (2006), книги прозы «Дом в Оболонске, или Поэма о чёрной смородине» (2011). Живёт в Челябинске.







Алексей Котельников (Екатеринбург) о стихах О.Павлова:

Олег Павлов – равно состоятельный ритмически и динамически автор, занимающийся так называемым реборном: перерождением трёх – как минимум – уровней внутреннего воззвания и жеста в поэтическом тексте: визуального – наглядного, дидактического и вбирающего поэтическую материю извне, уровня поглощения. Последний включает в себя обязательное музыкальное начало; обратимся, например, к стихотворению «Деревья» – зрительно и ритмически это прямая проекция поминальной песни Окуджавы – на смерть Высоцкого; в отношении энергии стиха – напротив, колыбельная песня; здесь нет ни предчувствия, ни последствия миста поэзии: есть изустное и личностно ориентированное выкликание её – в ипостаси смерти и памяти. Это могла бы быть еврейская траурная песня или нечто вроде кельтского заклинания. «Баллада об окруженце» – сродни визитной карточке, часто представляемый стих, вербально идущий из Высоцкого – через Есенина – и до тени Блока в коде. Это умывание благоприобретённых форм, вне поиска и новаторства, сохраняющее языку варьирование ударений, финалей, тем; это причастие не к личностному, а к коллективному сотворчеству; переводя словесную ткань с русского на русский, Павлов на выходе располагает частными звеньями русской картины мира; стихи автора, датированные 2000-м годом и не представленные здесь, сохраняют следы сопричастия двоим творцам, определившим и опередившим своё время: Маяковскому и Маршаку. Дидактика – применительно поэтического текста – всегда двухэтапна: это прежде всего самосозерцание, самообучение, самопризывание, а на втором этапе – заявление вовне, защита и умиротворение вовлечённых и сопричастных претворению лиц или абстрактных сущностей. Наконец, визуальная сторона: стихи Павлова находятся на втором опять же уровне восприятия: их уже нельзя нарисовать в статике, ещё нельзя почувствовать абстрагированно, как данность мира, но возможно изобразить – поставить на сцене или медийно воплотить. В высшем своём проявлении эти стихи являются мультипликационным подстрочником, опорой для визуального своего воплощения. Так, стих «Имена» напоминает пафос «Колобка» Барбэ, но менее мрачен. В противовес этому, «Плутон» – апелляция к детскому мировосприятию, а «Полночный гость» – уже сугубо театральная вещь, лексически восходящая к поэзии Леонида Филатова.
Поэзии как универсуму свойственно вбирать в себя и вычерпывать модели мифа – поэзия вообще сродни только музыке, мифологии и астрономии; стихи Олега Павлова тождественны волеизъявлению трёх персонификаций – по аналогии с жизненным опытом автора – и говорению кукольника, сказочника и акына – порознь – с оговоркой, что акынство это не буффонно, не простонародно в воплощении своём и как интерпретация не обладает основным деструктурирующим признаком акынства – явностью. Сказочник Павлова более нагляден. Что до первой персоны – есть кукольное в поэтическом – подобно жуткому вселенскому балаганчику у Блока или карнавальным маскам у Высоцкого – и поэтическое в кукольном. Олег Павлов – работает попеременно в каждом из этих категориальных состояний.
Я не могу назвать Павлова лириком как таковым – его стихи – развития действия, грубо говоря – сюжетные стихи – в то время как лирика состояний бессюжетна; темпоральные сбои – «паромщик», «Харон», «жертвенник» – де-факто художественные их изображения; лексика буквальна, и это часто работает на энергийность образа-аффекта, например, «свист золотой бересты речки». Это пошаговое разматывание-заматывание образа-клубка. Универсальность автора и способность сохранять поистине детскую серьёзность при вопрошании – это, пожалуй, ключ к пониманию его творчества во всех проявлениях: от теического до оборотнического.


ГЛАВНАЯ | 1 ТОМ | 2 ТОМ| 3 ТОМ | СОРОКОУСТ | ВСЯЧИНА| ВИДЕО
Copyright © Антология современной уральской поэзии

 

 

 

 

 

 

 

ыков