2
         
сальников рыжий кондрашов дозморов бурашников дрожащих кадикова
казарин аргутина исаченко киселева колобянин никулина нохрин
решетов санников туренко ягодинцева застырец тягунов ильенков

АНТОЛОГИЯ

СОВРЕМЕННОЙ УРАЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
 
3 ТОМ (2004-2011 гг.)
    ИЗДАТЕЛЬСТВО «Десять тысяч слов»  
  ЧЕЛЯБИНСК, 2011 г.  
     
   
   
         
   
   
 

ЕЛЕНА ИОНОВА

 

* * *
Вот последняя дощечка
На окраине села,
Я лесного человечка
Под забором родила.
Родила, послед доела,
В луже попила воды –
Изуродовано тело,
Ярко-красные следы...
Оперился человечек,
Выпорхнул и полетел.
На пути его беспечном
Будет много разных тел.

* * *
В городе N прорастают зелёные хвори,
В городе Т закрываются на зиму рты,
В городе Why распевается дворник Григорий –
Песни орать для осенней своей глухоты.
В городе Как население падает низко,
В городе Так население вширь не растёт,
В городе Жо в жёлтых листьях идёт активистка,
Листьям ломая хребты, наступая, идёт.
В городе Call не звонят, уезжая, трамваи,
В городе Мы не осталось зеркал и стекла,
В городе Здесь просыпается серая стая,
Чтобы не петь и не пить – я бы так не смогла.

* * *
«А свято место пусто до поры,
Так принимай небесные дары –
Расти чужое семя под кокорой».
Родителям награда за труды –
Се человек из соли и воды,
Он будет мне защитой и опорой.
Разделит всё на «наше» и «моё»,
Стирает или пачкает бельё,
Ложатся вековечные печали
На руки, не обретшие добра,
И сетка ловит тельце комара,
И всё идёт к концу уже в начале.
* * *
Сколько ниточка ни вейся, а котёнок сдох,
Сколько песенка ни лейся – в тишине подвох.
Ты гори, моя лучина, догорай дотла...
Я без видимой причины ночью родила.
Родила да записала – пусть себе живёт,
Прорастает мало-мало травкой у ворот.

* * *
На мой крытый двор залетают голландцы,
Французы, румыны и прочая нечисть.
Я сок мандрагоры, я знаю три танца,
Но мне танцевать их и не с кем, и нечем.
Над крышей моею все звёзды толпятся...
Пиши мне пропало, я не обещаю
Тебе отвечать, улетаю с голландцем,
Вернусь через вечность. Нальёшь ли мне чая?
Макар в моё поле телят не гоняет –
В нём хмель, асфодели и красные маки.
Мы – знаки, которых и птицы не знают,
На нас в полнолуние воют собаки.

* * *
Полюби меня до неприличья,
Нарисуй меня вилкой по водке.
Я три раза меняла обличья,
Но меня узнают по походке.
Я смотрю на тебя, как баранка
На воротики рая земного,
И насквозь проковыряна ранка,
Там до сути осталось немного.

* * *
Здравствуй, Анечка-феечка, тлей угольком,
Доложи, как закончится век.
Зарекись, отрекись, вспоминая о том,
Как любил нас разбавленный снег.
Знаешь, Анечка... Знаешь! Но лучше молчи,
Белокрылую спину не прячь.
В этом мире стекла, острых бритв и мужчин,
Для любого найдётся палач.
* * *
Акведук. Аквилон. На просвет жёлтый лист мимо нас.
Затихает вдали горемычная радость моя.
Облетевшего дерева страшен и мощен каркас.
Только линия тени, блестит над водой чешуя.
Ветром веется каждая тонкая нить бытия.
Меланиновый голод – затягивай пояс души.
Почему меня нет, если там, в отражении, я?
Почему тебя нет, но листва под тобою шуршит?

* * *
Картонная листва, окошко в сон.
Пора лететь в глубины коммуналок.
Авось, не станешь пятым колесом
И назовёшься гордо – «неподарок».
Убогая земная благодать,
Присыпанная пылью или снегом.
Не выбирай, кому копейку дать,
И чья рука потянется за хлебом.
Как жить? Как спать? Как ехать в Магадан?
Не всё ль равно, но лучше знать ответы.
Звенит ключами и рублём карман,
И валит солнце за бугор планеты.

* * *
Крапива и мать-мачеха,
Пророщенная Боженькой,
В конце апреля месяца
За дальним гаражом.
Крестами или мачтами
Льнёт к небу понемножечку
Земля, и небо светится,
И заползает в дом.
Я голова и тулово,
Меня рисуют стилусом
С побегами и почками
В тетрадке на полях.
Стоит солдат из олова.
Ах, Господи, ну смилуйся,
Он тоже дышит строчками,
Он стойкий, как и я.

* * *
Не строя дом, слова не тратя зря,
Вдруг захотеть остаться вечно, где
Я – только тень, и тень от фонаря,
И долгий звук гуляет по воде.
А в самый созерцательный момент
На крик сорваться только потому,
Что вдруг покажется: меня на свете нет,
И рот открыть, в себя впуская тьму.

* * *
В небо на каблуках.
Шаток мой шар земной.
Спит у воды Саах,
Сон его видит Ной.
В блюдечке марципан –
Сласть от семи недуг.
Пой, не пропавший Пан,
Зрей в огороде, лук,
Сок давай, белена –
Губы поятся им...
Всяк у порога сна
Снимет венец и нимб.

* * *
Там, где холод пью, ничем не разбавленный,
Угощает мальчик кошку мороженкой.
Прорастает одинокий, неправильный,
Как цветочек на рубашке у Боженьки.
В промежутке между небом и лужами
Что-то в мире этом деется странное...
Ты любимый мой, ничем не заслуженный,
Утешение моё пожеланное...

* * *
Из двух параллельных вех
Несчастье одной природы.
«А дождь поливал их всех,
И злоба давала всходы».
Сюжет о тебе и мне,
Знакомство за чашкой кофе.
«Земли плодородней нет,
Нежели на Голгофе».
Запомнить, где твой подъезд,
Блуждать меж седьмым и пятым.
«А в землю втыкали крест,
Он странно пророс распятым».

* * *
Милый мой, это ли плата за детство?
Ангелов пяточки сквозь потолок,
Заперты двери, и некуда деться,
Прежде, чем утро нажмёт на курок,
Только и крикнуть: «Откройте, свои мы!».
Странно проснуться светлым, седым...
Здесь на рассвете едва различимый
Белого города дышащий дым.

* * *
Я качаюсь от ветра, я кончаюсь от ветра,
Может, кто-то меня подберёт возле дома,
Поведёт стыдобу, как жену военкома,
Ни о чем не спросив, а в глазах будет лето,
А во рту будет осень и сосновые шишки...
Я не стану жить мудро – я всегда убегаю,
Словно тесто под утро, словно пёс под сараем,
Как кораблики на небе, без передышки...

* * *
Мне пришили пуговку на груди –
Там, где сердца луковка – погляди!
Ярких стразов полную – красота! –
Мне пришили молнию вокруг рта.
Я сижу, не вякаю, я смотрю,
Как все колют мягкую плоть мою.

Стихи матери

1
Жить, так не намазаться, –
Надо заслужить.
Ножницами клацая,
Оборвали нить.
Круглый шрам от матери
Посреди меня...
Путь мне стелют скатертью –
Прямо в полымя.
Я качусь по тропочке,
Словно колобок...
Только к маме хочется,
И болит пупок.

2
«Поберечь! Ходить босыми –
Всё новьё!».
Мама, дай другое имя,
Не моё.
Мама, дочь свою постарше
Нареки,
Я тоскую об упавшем
У реки.
Мама, я писала письма,
Но не тем.
Дай мне, мама, жизнь без смысла,
В простоте.
Я глаза умею прятать
И молчать.
Мама, дай же мне поплакать...
Твою мать...

* * *
Беспардонностью грешащий
Город детства моего
Мне с годами снится чаще...
Чаще космоса всего.
Там я сплю на раскладушке,
Голову обняв рукой,
Там по маминой подушке
Луч крадётся золотой,
Там на станции конечной
Пропадают поезда.
Пахнет хлоркой или гречкой...
Гречкой с хлоркой иногда.

Про спящую красавицу

Как заснуть, когда он где-то
Пьяный ходит с матюками?
Не за ним ли та карета
С проблесковыми огнями?
Мой заблудший, не познавший,
Где любовь, а где засада.
Я его искала в «Башне»,
Я искала возле сада.
Я свою просила пряху –
– «Просто выколи мне очи».
– «Кровью мне зальёшь рубаху –
Только палец! Если хочешь!»

* * *
«Леночка, протри иконки,
После покорми кота...»
А с утра свет тонкий-тонкий,
Снежно, дымно... красота.
Кто-то добрый вынес мусор,
Кто-то следом вынес дверь...
Мне в глаза – глаза Исуса,
На колени – белый зверь...

* * *
Я увидела его
Там, где нету ничего.
Красоту – ни дать, ни взять –
Вот так божья благодать.
Вот так божье барахло
На дешёвое бухло,
На провисшую кровать,
Где ему не дать, не взять...

* * *
Всё, что меня не убьёт,
Выйдет на утро с мочой.
К сердцу прикладывай лёд,
Вроде болит – или чё?
Вроде стучит – или как?
Россказни глупых врачей.
Выйдешь – и сам, как дурак,
Вроде бы мой – или чей?

* * *
Как в десятом сне, только наяву,
Во вчерашнем дне синевой канву.
Золотистый мёд, мятно-пряный чай,
Только наперёд взглядов отвечай.
Тишина внутри. Снег идёт весной.
Только говори, говори со мной.

* * *
«Только плакать и петь...» Бродский

Только плакать и петь, только плакать и петь, и бросаться,
Обнажённой бросаться дивану на грудь и живот,
Точно в первый свой день бытия, и вытягивать пальцы,
Чтоб нащупать сосок, будто он уже близко, вот-вот...
Сознавая причастность свою к бесконечному бою,
К бесконечному сну на бесполой, бесплодной груди,
И сосать пустоту, наполняя себя пустотою.
Быть ребёнком, и знать, что потери ещё впереди...

* * *
Синий город тщетно борется со сном.
С бородою тщетно борется поэт,
У него на кухне пусто и темно,
Он похож на то, чего на свете нет.
Холодильник его заперт на замок,
Изнутри скребутся мыши, пауки.
А я смяла его рукопись в комок,
Он – мою, теперь пойдём играть в снежки.

 

 

Ионова Елена Викторовна родилась в 1986 г. в Нижнем Тагиле. Окончила Уральское училище прикладного искусства по специальности «Дизайн среды», художественно-графический факультет НТГСПА. Член литературной студии «Ступени», арт-группы «Лаборатория событий». Живёт в Нижнем Тагиле.








Борис Кутенков (Москва) о стихах Е.Ионовой:

Мне сложно подобрать слова для осмысления поэтического мира Елены Ионовой. Но подобрать их хочется как никогда. Процессуальный, зыбкий и явленный в своём непостоянстве, этот мир словно ускользает из рук. Отсюда проистекает частая перемена лирических масок и такое количество самоидентификаций: общее для них всех – осознание себя как некоего знака, генетического кода, будто бы и не наделённого человеческими свойствами, а предназначенного для передачи жизни в новое измерение. Это качество не отменяет, однако, а только усиливает человечность самих стихов, их живость и интонационное обаяние.
Иллюзорность становится основополагающей чертой этого мира, его стилевой приметой. «Всё идёт к концу уже в начале», – произносится грудным и негромким голосом: в размеренности существования всему находится своё место (см., например, стихотворение «В городе N прорастают зелёные хвори...»). Ионова принимает мир как данность – и это сообщает её стихам удивительную гармонию. Ничто, уходя, не кончается, но перерастает в продолжение себя – столь же ярко этот мотив выражен из уральских авторов, пожалуй, только у Юрия Казарина. Так, догорание собственной лучины становится лишь предвосхищением новой жизни.
Ионова органически принадлежит к уральской поэтической школе, её (если можно так выразиться) нижнетагильской модификации. Но Ионовой не свойственны шероховатость, брутальность, размывание логических связей, традиционно приписываемые уральской поэзии и связанные с андерграундом 70-х – 80-х годов, – продолжателями этой традиции являются, например, Александр Петрушкин, Елена Оболикшта, Андрей Санников. В стихах Ионовой найдена та мера простоты и глубины, которая не затемняет логического смысла высказывания, – но при рассмотрении с нового ракурса открывает иные грани. Пресловутая «магическая дерзость» достигается то средствами смысловой аффектации (будь то введение нестилевого слова или неожиданный выклик в концовке), то едва видимой – и уместной – асинтаксичностью («прорастает мало-мало»), то переосмыслением сказочного сюжета и переносом его на реалистическую почву – так, принц из «Спящей красавицы» у неё «пьяный ходит с матюками».
Постакмеистическая традиция органично соседствует в подборке с фольклорной, выраженной обрядовыми песнями и заклинаниями и связанной всё с тем же мотивом родства (в строке про лучину легко узнаётся аллюзия к известному народному романсу – «Догорай, моя лучина, / Догорю с тобой и я»). Можно выделить в этих стихах три отчётливо переплетённых лирических модуса – гендерное женское начало, обрядово-фольклорное и детское, игровое, – последнее, например, просматривается в концовке стихотворения, удачно замыкающего подборку.
Всей собственной природой стихи Елены Ионовой словно говорят: только изранив себя, через боль и усилие можно достигнуть сути. «И насквозь проковыряна ранка, / Там до сути осталось немного». Чем глубже рана – тем ближе постижение смысла; от понимания этой интенции – прямой путь к врачеванию боли, её – тут попытаюсь выразиться наиболее осторожно – функциональной небесполезности. А следом – и нужности этих завораживающих стихов читателю.


ГЛАВНАЯ | 1 ТОМ | 2 ТОМ| 3 ТОМ | СОРОКОУСТ | ВСЯЧИНА| ВИДЕО
Copyright © Антология современной уральской поэзии

 

 

 

 

 

 

 

ыков